Россия вошла в XX в., столкнувшись с насущной необходимостью кредитных вливаний в свою экономику. Страна была вынуждена обращаться и за иностранными займами. Однако распространился слух, будто сто тысяч еврейских банкиров со всего мира (о чем якобы говорил крупнейший английский банкир лорд Ротшильд) обязались из-за гонений на российских евреев препятствовать русским финансовым операциям. Об этом министру финансов В.Н. Коковцову 8(21) октября 1905 г. сообщил американец Ч. Мейер, объезжавший по его поручению европейские столицы для выяснения возможности получения Россией займов[1].
Финансовые отношения России с Западом в их взаимосвязи с политикой самодержавия по отношению к евреям были предметом внимания власти уже в конце XIX в. Этому вопросу в современной историографии уделяется все возрастающее внимание[2]. Началом установления связи между указанными факторами российской жизни можно считать разговор Александра III с министром финансов С.Ю. Витте, который на вопрос царя: «Правда ли, что вы стоите за евреев?» – ответил, что видит единственное решение еврейской проблемы в предоставлении евреям равноправия. Царь, по словам Витте, выслушал это молча[3].
Александр Васильевич Давыдов, работавший с 1912 г. чиновником особых поручений особенной канцелярии по кредитной части Министерства финансов, а с 1913 г. – чиновником особых поручений министерства, вспоминал в эмиграции, как директор канцелярии Леонид Федорович Давыдов (видимо, однофамилец мемуариста) показал ему дело «Попытка сговора русского императорского правительства с иностранным еврейством о прекращении им поддержки революционного движения в России»3а (далее «Дело».– А.М.).
Из «Дела» следует, что в ходе разговора с Витте царь высказал желание любыми методами покончить с революционной деятельностью евреев. Витте заявил, что применение силы «губительно отзовется на русском государственном кредите, так как закроет для него иностранные денежные рынки, всецело находящиеся в руках евреев». Далее он сказал о необходимости выяснить, с кем за границей надо вести переговоры, так как финансовая поддержка революции идет из-за рубежа. Для этого Витте предложил назначить агентом Министерства финансов в Париже еврея А.Г. Рафаловича, специалиста по финансам и экономике, обладавшего большими средствами и обширными знакомствами среди французских банкиров-евреев[4]. Рафалович еще с конца 1889 г. «безвозмездно, по собственному желанию» исполнял там обязанности агента. А в декабре 1894 г. он получил официальное назначение на эту должность[5]. Отсюда можно заключить, что разговор Витте с царем происходил в 1894 г.
В том же году Витте разместил (преимущественно на парижской бирже) «Российский 3,5%-й золотой заем 1894 г.» на сумму 100 млн. рублей, осуществленный в основном группой Ротшильда, в том числе с участием лондонского дома Ротшильдов[6]. В 1896 г. Витте произвел через синдикат, возглавляемый парижским Ротшильдом, еще один заем на 100 млн. рублей[7].
Программа Витте, включавшая масштабное строительство железных дорог, покровительственную систему и активную экономическую политику на Востоке, требовала выхода на новые зарубежные денежные рынки, в первую очередь английский и американский. Уже после заключения «золотого займа» Рафалович в 1894 г. беседовал в Лондоне с Ротшильдом о возможности расширения экономических и финансовых связей, но практического результата эта беседа не дала.
Неудачной оказалась и попытка вновь вступить в переговоры с лордом Ротшильдом, о чем назначенный в 1898 г. финансовым агентом в Лондоне дипломат, публицист и историк С.С. Татищев[8] сообщал 26 мая (8 июня) того же года Витте[9]. Это было не официальное донесение, а личное письмо, написанное Татищевым в день встречи с Ротшильдом. Тот ушел в сторону от финансовых вопросов и говорил только о политических отношениях России с Великобританией. Причину расхождения этих стран в политике и торговле Ротшильд объяснял тем, что русская дипломатия отказалась действовать в согласии с английской «в армянском и критском деле», на Балканах и на «Крайнем Востоке». Татищев спросил, не является ли причиной неудовольствия английских финансистов положение евреев в России. Ротшильд ответил, что «я не ставлю в зависимость от личных интересов общественное дело» и что «я хоть и еврей, а понимаю, что Англия должна выступать на Востоке как христианская страна». Заключил Ротшильд тем, что лондонская биржа будет сотрудничать с Россией только в случае политического примирения[10].
В апреле 1901 г. при посредстве парижского Ротшильда был осуществлен новый 4%-й заем на сумму 424 млн. франков (159 млн. рублей)[11], а в марте 1902 г. синдикат, составленный из германских, голландских и русских банкирских домов и кредитных учреждений, реализовал заем на сумму 182 млн. рублей. Из них 139 млн. рублей (300 млн. германских марок) взяли на себя зарубежные банки во главе с берлинским банкирским домом «Мендельсон и Ко» (его руководителем был Э. фон Мендельсон-Бартольди), а остальные 43 млн. рублей – русские банки[12].
Пересказывая «Дело», Давыдов не упоминал о временных рамках. Поэтому неясно, в самом ли «Деле» или в его изложении Давыдовым произошло хронологическое смещение событий. По рассказу Давыдова, через несколько месяцев своего пребывания в должности финансового агента Рафалович беседовал о финансовой поддержке российских революционеров с одним из французских Ротшильдов. Тот переадресовал Рафаловича к лорду Ротшильду, который в свою очередь направил агента в Нью-Йорк к банкиру Якобу Шиффу[13], немецкому еврею, который в 1885 г. возглавил нью-йоркскую банкирскую фирму «Кун, Леб и К°», ставшую одним из самых крупных частных инвестиционных банков в США.
В «Деле» было указано, что финансовым агентом в Вашингтоне «немедленно» назначили еврея Г.А. Виленкина. Виленкин был зятем крупного финансиста И. Зелигмана, вместе с братом возглавлявшего несколько банкирских домов, основные из которых находились в Лондоне и Нью-Йорке; Зелигман был родственником Шиффа (нью-йоркский банкирский дом братьев Зелигман примыкал к фирме Шиффа).
Виленкину поручили переговоры с Шиффом. Тот, признавая поступление через него средств на развитие революционного движения в России, отказался пойти на такое соглашение с русским правительством, которое предполагало бы прекращение денежной поддержки революционеров. Шифф заявил, что предложение Виленкина запоздало и, кроме того «с Романовыми мир заключен не может быть»[14]. Эту выдержку из «Дела» Давыдов привел в записке писателю М. Алданову в 1951 г.
В ответном письме Алданов выразил некоторые сомнения. Он писал, что в царствование Александра III революционное движение было крайне слабым, а сами революционеры жили почти в нищете. Поэтому неизвестно, кому могли идти деньги Шиффа, да и он сам был еще не очень богат (хотя уже в XX в. Шифф мог давать деньги революционерам). В заключение Алданов заметил, что вряд ли речь шла о действительно больших суммах.
В следующем письме Алданову Давыдов соглашался с его оценкой тогдашнего состояния Шиффа, подчеркивая, что тот непосредственно не финансировал революцию, но деньги на ее подготовку через него шли. Когда же революция произошла, «то, по сведениям русской политической полиции, она очень активно поддерживалась американскими финансовыми кругами, и именно через Шиффа»[15]. В качестве доказательства истинности «Дела» А.В. Давыдов привел довод о том, что у Л.Ф. Давыдова эти материалы были еще свежи в памяти, а он был очень близок с Витте по длительной работе в Министерстве финансов[16].
Однако против фактов «Дела» (или их изложения А.В. Давыдовым) свидетельствуют, во-первых, займы 1894, 1896 и 1901 гг., осуществленные в основном Ротшильдами, во-вторых, вышеприведенное высказывание лондонского Ротшильда о своем еврействе, и, в-третьих, то, что Виленкина назначили финансовым агентом в США лишь в 1904 г., уже во время русско-японской войны, а в 1898–1904 гг. он был помощником финансового агента в Лондоне.
Война с Японией потребовала от российского правительства напряжения всех финансовых ресурсов, и оно очень рассчитывало на иностранные займы, в том числе американские. 29 апреля (12 мая) 1904 г. в Париже был подписан контракт о займе на 800 млн. франков (300 млн. рублей), о чем в тот же день российский посол во Франции А.И. Нелидов сообщил министру иностранных дел графу В.Н. Ламздорфу[17].
Что касается американских займов, то, по мнению Виленкина, которое он высказал 1(14) августа в письме министру финансов В.Н. Коковцову, было бы преждевременным принимать меры к реальному открытию «американского рынка для русских ценностей» до наступления более благоприятного для России момента в войне[18].
Для более четкого представления о русско-американских отношениях в этот период следует напомнить, что по первой статье «Трактата о торговле и мореплавании», заключенного между Россией и США 18 декабря 1832 г., подданные обоих государств могли останавливаться и проживать на территории обоих государств. Трактовка этой статьи была различной. Российское правительство приравнивало правовой статус американских евреев к статусу российских евреев и не считало первых равноправными гражданами США, на которых распространялись привилегии договора. По статье 289 «Свода уставов о паспортах и беглых», иностранные евреи для посещения России должны были получать разрешение Министерства внутренних дел. Лишь банкирам и главам крупных торговых домов такое предварительное разрешение не требовалось[19]. Евреи-иммигранты из России по статье 325 «Уложения о наказаниях» вообще считались преступниками[20].
В августе 1904 г. правительство США официально передало Ламздорфу через своего посла в Петербурге Р. Мак-Кормика ходатайство о снятии запрещения въезда в Россию американским евреям. Виленкин в письме Коковцову 15(28) августа посчитал подобное ходатайство лишь предвыборным маневром республиканской партии, которая хотела накануне президентских выборов получить поддержку избирателей самого многочисленного в стране штата Нью-Йорк[21], 20% жителей которого составляли евреи.
7(20) июня 1904 г. царь утвердил закон «Об отмене законов о праве жительства евреев в пятидесятиверстной от западной границы полосе»[22], а 11(24) августа того же года – закон «О некоторых изменениях в действующих постановлениях о правах жительства евреев в различных местностях Империи»[23], по которому расширялись права жительства некоторых категорий евреев вне черты оседлости. 28 июля (10 августа) 1906 г. в письме директору Парижско-Нидерландского банка Э. Нейцлину Коковцов писал, что отмена этими законами некоторых ограничений прав евреев произошла по его инициативе[24].
В ответ на американское ходатайство российское правительство после консультации с послом в Вашингтоне графом А.П. Кассини решило дать разъяснение в американских газетах о мерах по облегчению жизни евреев в России в соответствии с упомянутыми законами.Виленкин же решил их использовать для того, чтобы побудить Шиффа «взять на себя инициативу открытия американского и английского рынка для русских ценностей», как он писал Коковцову 14(27) сентября 1904 г.[25]. Вероятно, это была встреча Виленкина с Шиффом, описанная Давыдовым[26]. Но Виленкин не сообщал ничего из того, о чем рассказал Давыдов.
Фрагменты приведенной выше переписки Давыдова с Алдановым в определенной степени очерчивают проблему роли Шиффа в русской революции. Эта проблема достаточно широко обсуждалась, особенно правомонархическими эмигрантскими кругами. Однако источники, которые могут убедительно либо доказать, либо опровергнуть материальную поддержку революции Шифером, неизвестны. Таким образом, указанная проблема ожидает исследования.
Отсылка российского руководства и Виленкина к двум принятым законам в США вообще и Шиффом в частности была оценена как паллиатив и не привела к серьезным сдвигам.
Шифф продолжал выступать против антиеврейской политики самодержавия, поддерживая противников России. Так, в 1904 г. американский синдикат, организованный Шиффом в составе банкирского дома «Кун, Леб и К°», Национального и Коммерческого банков, выпустил два англо-американских займа для Японии на общую сумму 110 млн. долларов. Половина была размещена этим синдикатом[27]. Тогда это было огромным кредитом, который дал возможность Японии достаточно долго не думать о прекращении войны.
В то же время Шифф и его мощная банковская группа не только отказывали России в займе, но и удерживали другие банки от кредитования российского правительства.
Когда в конце 1904 г. встал вопрос о финансировании военных действий в 1905 г., российское Министерство финансов могло рассчитывать на заем лишь в Берлине или Париже. Коковцов начал переговоры с парижским банком «Лионский кредит», но берлинский банкирский дом «Мендельсон и К°» предложил заем на более выгодных условиях, и в феврале был выпущен «Российский 4,5%-й государственный заем 1905 г.» на сумму 231,5 млн. рублей (500 млн. германских марок). Реализация займа осуществлялась банками Германии и Голландии. С помощью Мендельсона-Бартольди заем на 70% был размещен в Германии[28]. 24% взяли на себя русские банки.
Между российским Министерством финансов и банкирским домом Мендельсона существовали весьма тесные связи. Об этом, в частности, писал Коковцов[29]. Мендельсон, в отличие от банкиров-евреев Англии, Франции и США, при переговорах о займах никогда не выставлял политических требований равноправия евреев в России. Это определялось то ли стремлением к получению прибылей любым путем, то ли его личными отношениями с Коковцовым и совершенно особыми отношениями с Витте. Последние подтверждались, например, фактом обращения его жены Матильды Ивановны Витте к Мендельсону в 1905 г. с письмом личного характера, о котором вспоминал германский канцлер Б. фон Бюлов[30].
Упомянутые выше две крупные операции, проведенные российским Министерством финансов во Франции и Германии, не могли обеспечить финансирование войны, так как, по данным Б.В. Ананьича, война пожирала около 60 млн. рублей в месяц[31]. Не решали вопроса и 5%-е краткосрочные обязательства Государственного казначейства, реализованные в Берлине на 150 млн. рублей (324 млн. германских марок) с последующим размещением через Мендельсона[32].
В июле 1905 г. Витте выехал из России в США для переговоров о мире с Японией. И уже тогда он думал о новых займах во Франции и Соединенных Штатах[33], в которых крайне нуждалась Россия вследствие разорительной войны и революции. На пути в Америку Витте в Париже дважды виделся с премьер-министром М. Рувье, встречался с президентом Франции Э.Ф. Лубэ. Они обещали после заключения мира помочь в получении займа[34].
Когда Витте прибыл в Нью-Йорк, 22 июля (4 августа) его посетили Ф. Вандерлип, вице-директор «Нейшнл сити бэнк оф Нью-Йорк», и Д. Перкинс, компаньон Дж. П. Моргана-старшего, главы банкирского дома «Дж. П. Морган и К°». Разговор шел о шансах размещения русского займа в США; банкиры выразили сомнение в возможности выпуска займа. Об этом писал в своем дневнике чиновник Министерства иностранных дел, переводчик и один из секретарей российской делегации на переговорах в Портсмуте И.Я. Коростовец[35].
1(14) августа Виленкин, возможно, используя не только свои родственные, но и иные связи, организовал свидание Витте с крупнейшими еврейскими банкирами Соединенных Штатов И. Зелигманом, А. Левинсоном, Я. Шиффом и О. Штраусом, специально приехавшими в Портсмут. На встрече также присутствовали русский посол в Вашингтоне барон Р.Р. Розен и сам Виленкин. Коростовец там не был, но со слов Виленкина писал, что речь шла о еврейском вопросе, и Витте подробно рассказал о его истории и положении российских евреев[36]. Сам Витте в секретной телеграмме Ламздорфу 2(15) августа сообщал о просьбе банкиров содействовать отмене антиеврейских законов. Витте отвечал, что если бы имел власть, то сделал бы все возможное[37]. В «Воспоминаниях» же Витте говорил о вреде единовременного введения равноправия для евреев. На это последовали резкие возражения Шиффа, сглаженные затем «более уравновешенными суждениями других банкиров»[38].
Тезис о вреде быстрого предоставления равноправия евреям Витте объяснял в своих «Воспоминаниях». Революционизирование евреев, и особенно еврейской молодежи, в ответ на ужесточение политики самодержавия по отношению к ним вызвало рост антисемитизма в стране: «...многие сочувствующие евреям или индифферентные к ним стали антисемитами... сразу данное равноправие» может при вести к новым смутам[39].
Коростовец записал в дневнике, что газеты, обсуждавшие на следующий день прием Витте еврейских банкиров, приписывали ему «выдающуюся роль в разрешении еврейского вопроса» и сообщали, что банкиры были очень довольны беседой[40].
Б.А. Романов считал, что описанная встреча входила в программу подготовки изоляции Японии[41]. Действительно, в телеграмме Ламздорфу Витте оценивал приехавших к нему финансистов как людей, существенно влияющих на американское общественное мнение, владеющих громадными капиталами и оказывающих финансовую помощь Японии. В заключение Витте писал, что, по мнению Розена, беседа «не может не тревожить японцев, так как бывшие у меня лица являются банкирами Японии»[42].
Давыдов считал, что попытка Витте договориться с Шиффом обусловила отказ американцев в новом займе Японии, исчерпавшей к этому времени все свои средства, что отчасти обеспечило успех мирных переговоров[43]. Уместно привести оценку заключения мирного договора известным немецким финансистом К.Т. Гельферихом в его книге «Деньги в русско-японской войне» как блестящей победы Витте, «которой тщетно добивалась Россия на полях сражений»[44].
Несмотря на якобы положительную оценку группой Шиффа беседы с Витте, ее реальные результаты были незначительны. Так, финансовый агент в Лондоне, путейский инженер М.В. Рутковский в телеграмме Коковцову 1(14) сентября сообщал, что Шифф советовал английским банкирам-евреям принять участие в займе только при условии предоставления равноправия российским евреям. Глава еврейского финансового мира в Англии лорд Ротшильд «держится, по-видимому, того же мнения...»[45].
В отличие от группы Шиффа, соперничающие с ней банки иначе относились к кредитованию России. При этом инициативу проявляла американская сторона. 18(31) августа к Витте уже в Портсмут вновь приехал Вандерлип. Витте в тот же день в телеграмме Коковцовуписал, что Вандерлип говорил о займе после заключения мира с Японией. И далее Витте предлагал: «Если считаете желательным, могу заняться главными основаниями»[46], на что Коковцов на следующий день попросил Витте «обсудить общие и главные основания займа в Америке»[47]. Однако результаты разговора Витте с Вандерлипом остались неизвестными.
23 августа (5 сентября) мир был заключен, и на следующий день российская делегация на Портсмутской конференции выехала в Нью-Йорк на поезде, предоставленном Морганом. 25 августа (7 сентября) он встретился с Витте на официальном обеде и пригласил его к себе на яхту, стоявшую в нью-йоркском порту. Встреча состоялась 27 августа (9 сентября). На ней были четверо: Витте и Морган говорили, Коростовец и Перкинс слушали. Морган сразу же спросил о сумме займа. Витте запросил 400 млн. долларов (миллиард рублей). Морган сказал, что американцы сначала должны привыкнуть к «русским бумагам», а пока заем должен быть международным; сам Морган возьмет на свою долю
50–100 млн. долларов. Основная мысль Моргана была такой: «при первой операции нужно дать специальные выгоды американскому рынку»[48].
Окончание беседы в различных источниках передано по-разному.
В телеграмме Витте Коковцову от 27 августа (9 сентября) указано, что Морган заявил: «...если пожелаем его участия, то он в отношении Америки никаких других банкиров не допускает»[49].
В «Воспоминаниях» Витте пишет, что Морган «настаивал, чтобы я не вел переговоры с другой группой, еврейской, во главе которой стоял Шифф. Я их и не вел»[50].
По описанию Коростовца, Морган не претендовал, чтобы переговоры о займе велись только через него, так как «в Нью-Йорке есть много больших банкирских домов». Витте возразил, что в России желают иметь дело именно с ним[51].
В упомянутой телеграмме Витте, оценивая Моргана, писал, что тот общепризнанная «самая солидная денежная сила в Америке, таковой признается в высших финансовых сферах Европы». Как достоинство Витте отмстил неучастие Моргана в предоставлении займов Японии во время войны[52].
0
0
