28 июля 1914 года началась Первая мировая война, столетие которой мы будем отмечать в следующем году. Если бы исход этой войны решался только на полях сражений, Россию бы ждала победа.
Сегодня мы предлагаем анализ событий того времени, который заставляет по-новому взглянуть на участие России в «империалистической», как долго принято было её у нас называть, войне.
Давно стало расхожим штампом утверждение о том, что царская Россия неудачно вела Первую мировую войну. Со школьной скамьи мы знаем о «неготовности России к большой современной войне», о «бездарности царских генералов» и т. п. Потому, дескать, в России и разразилась революция. Но так ли всё просто?
Мы знаем войну, которая для нашей страны складывалась гораздо тяжелее Первой мировой и обернулась для неё значительно более высокими потерями. Это Великая Отечественная война 1941–1945 гг. Вооружённые силы СССР потеряли в ней убитыми и пленными 11,4 млн человек (1), тогда как наши противники (включая сателлитов гитлеровской Германии) – 8,6 млн. (2). Соотношение безвозвратных боевых потерь армий сторон, таким образом, составило 1,3:1 не в нашу пользу. Однако, как видим, при таком неблагоприятном соотношении потерь война, тем не менее, была выиграна нашей страной.
Если сравнить только по числу убитых в бою (и умерших от ран в госпиталях), вычтя количество пленных, то в 1941–1945 гг. погибло 7 млн бойцов Красной Армии (3), тогда как наших противников – только 4,8 млн (4). Следовательно, непосредственно на поле брани наших солдат гибло в среднем в полтора раза больше, чем врагов – соотношение ещё менее благоприятное. Но практика показала, что и при таком соотношении потерь Россия может одержать победу в войне.
Какие же цифры на этот счёт мы имеем по Первой мировой войне? Здесь у исследователей есть расхождения, но возьмём наиболее известные и авторитетные подсчёты.
Число погибших в Русской армии за 1914–1917 гг. составляет 2,1 млн (5), число попавших в плен за эти годы – 2,4 млн (6). Войска Германии, Австро-Венгрии, Турции и Болгарии в боевых действиях против России потеряли убитыми 1,4 млн (7), пленными – минимум 2,2 млн(8). Удельный вес этих потерь по странам, воевавшим с Россией, был неодинаков. Наибольшие потери несла Австро-Венгрия. В боях против Русской армии погибло не менее 800 тысяч и в русский плен попало 1,85 млн военнослужащих двуединой монархии Габсбургов. Аналогичные потери Германии составили, соответственно, 400 тысяч и 250 тысяч (9).
Итак, общее соотношение потерь сторон на Восточном фронте Первой мировой войны – 1,25:1 (больше у нас). Как видим, эта пропорция почти равна той, что имела место в Великую Отечественную войну (небольшое отличие отнесём на счёт статистической погрешности), закончившуюся нашей победой. Ровно таким же, как в 1941–1945 гг., было и соотношение убитых – 1,5:1 (не в нашу пользу). Простое сопоставление показывает: при наличии такого же морально-политического единства в тылу, какое было у нас в 1941–1945 гг., Первая мировая война должна была завершиться победой России.
Конечно, было бы преувеличением считать, что в 1914–1917 гг. Россия нанесла поражение Германии, от которого та потом не смогла оправиться. Львиную долю своих потерь кайзеровская армия несла на Западном фронте (ещё 1,6 млн убитых, в том числе 1,1 млн до конца 1917 г., и 750 тысяч пленных) (10). В то же время Австро-Венгрия понесла больше 60% потерь убитыми и почти 75% всех своих потерь именно в боевых действиях против России (11). Было бы правильно сказать, что сила Австро-Венгрии была сокрушена главным образом Россией.
В коалиционной войне, какой была Первая мировая, Россия справлялась с противником, доставшимся ей на долю. Это особенно заметно становится при сравнении потерь сторон на Востоке и на Западе Европы.
Армии Франции, стран Британской империи, Бельгии и США в 1914–1918 гг. потеряли на Западноевропейском фронте 2,3 млн человек погибшими, а вместе с пленными – 2,9 млн (12). Таким образом, союзники понесли общих потерь в 1,25 раза, а потерь только убитыми – в 1,4 раза больше, чем немцы. Как видим, соотношение потерь примерно такое же, как на Восточном фронте, и опять-таки меньше у немцев.
Выходит, что противники Антанты (Германия на Западе, Австро-Венгрия, Германия и Турция на Востоке) теряли живой силы меньше, причём в одинаковых пропорциях на обоих главных театрах военных действий. Это означает, прежде всего, что Русская армия воевала против своих врагов не менее успешно, чем армии её западных союзников – против своих врагов. Между тем, западные державы довели войну до победы, тогда как Россия – увы, нет.
Отметим, что кайзеровская армия ни разу не была разгромлена на Западном фронте в ходе стратегической наступательной операции армий Антанты. Компьенское перемирие было подписано германским командованием тогда, когда немецкие войска повсеместно находились ещё на чужой территории. И вообще, единственный эпизод в ходе войны, когда солдат противника вступил на германскую землю, имел место в 1914 году в Восточной Пруссии – и это был именно русский солдат!
Вот один из образцов полководчества союзников в 1915 г.: «У Нев-Шапель командующий английской 1-й армией ген. Хейг двинул 48 батальонов Индийского корпуса для прорыва расположения 3 германских батальонов. Пропорция обеих сторон определялась как 16:1; подготовка атаки англичанами была солидная: действовало 343 орудия, сзади была сосредоточена масса английской конницы для использования прорыва. Однако прорыв ограничился лишь овладением англичанами деревни Нев-Шапель с потерей 12 тыс. человек» (13). 12 тысяч – это значит, полегла почти целая дивизия. В бою всего против трёх батальонов, то есть одного полка немцев! Так воевали (не всегда, конечно) британцы.
Перед началом успешного для нас Брусиловского прорыва летом 1916 г. соотношение живой силы в полосе Юго-Западного фронта было всего в 1,3 раза больше у русских войск, чем у противника, а по количеству артиллерии стороны были равны (при этом австрийцы и немцы имели трёхкратный перевес в тяжёлой артиллерии). Соотношение различалось в полосах разных армий. Так, в полосе 11-й армии противник имел в 1,4 раза больше бойцов и в 1,2 раза больше артиллерии, чем русские войска (14). Брусиловский прорыв, как известно, стал самым крупным успехом Антанты за период 1915–1917 гг. на всех фронтах. Правда, именно 11-я русская армия наступала тяжелее всего, но всё же и она продвинулась на своём фронте.
О чём всё это говорит? О том, что Русская армия в Первой мировой войне сражалась (имея в виду как мастерство и героизм солдат и офицеров на поле боя, так и полководческое искусство высшего командования) явно ничуть не хуже своих союзников по Антанте и будущей Красной Армии в Великую Отечественную войну. Только, в отличие от них, не завершила войну своей победой.
Не видно оснований ставить русский командующий состав ниже его противника – кайзеровского генералитета. В действиях последнего имели место и несогласованность, и грубые ошибки. Победа под Танненбергом явилась следствием в первую очередь просчётов русского командования, а не выполнения немцами чёткого плана. «Сами по себе «Канны» явились последним, случайным и при этом не главным этапом армейской операции 8-й германской армии» (15).
Следствием недооценки сил русских явилось наступление немецких войск на Варшаву осенью 1914 года, закончившееся разгромом 9-й армии хвалёного Гинденбурга и её бегством к границе. Авантюрой была и Лодзинская операция немцев под командованием не менее прославленного Макензена, не превратившаяся в катастрофу по образцу «Канн» для немцев только благодаря случаю. Что касается стратегического руководства кайзеровской армией в Первой мировой войне в целом, то битва с французами на Марне в 1914 году даёт яркий пример его рассогласованности, явившейся главной причиной проигрыша этого сражения немцами. «Германское командование оказалось в состоянии паралича» (16).
Всё познаётся в сравнении. Боевая эффективность русских войск по сравнению с войсками противника была не ниже, чем у английских и французских войск в ту же войну, и не ниже, чем у советских войск в Великую Отечественную. Этот доказанный цифрами факт заставляет отбросить как несостоятельное утверждение о неготовности Русской императорской армии к Первой мировой войне по части военного профессионализма.
Почему же ход Первой мировой войны воспринимался в российском обществе как неудачный, а о царских генералах сложился негативный миф как о военных бездарностях – об этом в следующей части.
(1) Всероссийская Книга Памяти, 1941–1945. Обзорный том. М., 1995. С. 411.
(2) Великая Отечественная война 1941–1945. Кн.4. Народ и война. М., 1999. С. 292.
(3) Там же. С. 286; Гриф секретности снят! Потери Вооружённых сил СССР в войнах, боевых действиях и военных конфликтах: Стат. исследование. М., 1993. С. 338.
(4) Гриф секретности снят! С. 391.
(5) Россия и СССР в войнах ХХ века. Потери вооружённых сил. Статистическое исследование. М., 2001. С. 100.
(6) Н. Н. Головин. Военные усилия России в Мировую войну. М., 2001. С. 137.
(7) Б. Ц. Урланис. Войны и народонаселение Европы. М., 1960. Ч. III. Гл. 2.
(8) А. А. Керсновский. История Русской армии. М., 1998. С. 666.
(9) Я. А. Бутаков. Загадка Брестского мира. М.: «Алгоритм», 2011. С. 521–525.
(10) Там же.
(11) Там же.
(12) Там же. С. 382–383; Б. Ц. Урланис. Указ. соч. Ч. III. Гл. 2.
(13) А. М. Зайончковский. Первая мировая война. СПб., 2000. С. 367.
(14) Там же. С. 542–544; Н. Н. Яковлев. 1 августа 1914. М., 1993. С. 196.
(15) А. М. Зайончковский. Указ. соч. С. 186.
(16) Там же. С. 233.
Российские элиты начала ХХ века были неадекватны реалиям тотальной войны. Они заранее сочли мировую войну проигранной ненавидимым ими «царским режимом».
Широкое распространение в российском обществе в 1915–1917 гг. пораженческих настроений нередко принято связывать только с пропагандой врага и тесно связанной с ним части революционного движения. Такое представление искажает реальную картину дел. Оно было создано в эмиграции представителями дореволюционных элит для того, чтобы снять с себя ответственность за случившееся с Россией.
Давно уже доказано: когда либеральная оппозиция устраивала «патриотическую тревогу» по поводу недостаточного снабжения армии, она сознательно раздувала просчёты правительства, чтобы создать в обществе представление, что с «этим режимом» Россия не сможет выиграть войну. Но на то она, впрочем, и оппозиция. Значительно труднее понять, как и почему рассадниками паники становились высшие правительственные сферы.
Летом 1915 года военные действия шли ещё в Польше, а министры российского правительства уже всерьёз гадали, куда немцы направят главный удар: на Петроград или на Москву? При этом главнокомандующий Северо-Западным фронтом генерал Н. В. Рузский (одно из главных действующих лиц будущего Февральского переворота), прекрасно знавший обстановку на фронте, нисколько не пытался успокоить министров; наоборот, подливал масла в огонь, говоря, что немцы пойдут на Бологое и «тогда столица сама падёт»[1]. А военный министр А. А. Поливанов, который по должности обязан был быть примером стойкости и оптимизма, безнадёжно говорил коллегам в те дни: «Уповаю на пространства непроходимые, на грязь невылазную и на милость угодника Николая Мирликийского»[2].
Яркой иллюстрацией фатального пессимизма, охватившего в то время различные круги российского общества, могут служить недавно опубликованные дневники военных лет известного публициста Л. А. Тихомирова[3]. Как показывают, например, его записи о секретных переговорах России с союзниками по вопросу Дарданелл, он в ряде случаев владел довольно эксклюзивной информацией из первых рук. Тем удивительнее, что на протяжении 1915–1916 гг. он неизменно демонстрирует убеждённость в том, что война Россией уже безнадёжно проиграна. Его сообщения строятся на гиперболизируемых слухах, циркулирующих в обществе, и, несомненно, отражают общее состояние умов того времени.
Во время отступления Русской армии летом 1915 г. Тихомиров нередко, без всякой связи с оперативной обстановкой, задаётся вопросом, дойдут ли немцы до Москвы? И обычно отвечает на него утвердительно. Вот его типичные оценки: «У нас нет плана, нет умения исполнять планы, и мы ведём войну по указке неприятеля», «Похоже, что наши армии имеют в виду отступать до Москвы, а может, и дальше», «Правду сказать, я теперь уже не имею никакого сомнения в победе Германии. Вопросы могут быть лишь частные: возьмут ли немцы Москву? Возьмут ли они Петербург? Но они, конечно, победят… У нас – всё скверно, и подданные, и правительство, нет ни ума, ни знаний, ни порядка, ни даже совести. Из всех же наших зол – самое ужасное – это власть, которая, вероятно, погубила бы нас даже и в том случае, если бы мы были порядочным народом». И это писал монархист!
Тихомиров огульно отметает свидетельства близко стоящих к делу людей о том, что «теперь произведено снарядов огромно – на заводах, организованных правительством» и что «о настроении войска тоже пишут, что оно бодрое и у всех есть уверенность в победе». Как мы теперь знаем, именно эти свидетельства были ближе всего к истине. Брусиловский прорыв 1916 г. не прибавил ему и окружавшим его общественным слоям оптимизма: «Разве есть сомнение, что это малейшее и эфемерное движение, которое тотчас сменится полным бездействием… если только не чем-нибудь хуже?» Приводя заявление Брусилова корреспонденту одной из газет в начале 1917 г. о том, что «в 1917 г. мы победим немцев», Тихомиров задаёт вопрос: «Откуда такая зряшная болтовня у генерала, без сомнения, умного?.. Ведь всё равно никто не верит, да и как можно верить, когда доказано фактами, что наша армия неспособна побеждать немцев». Опять же, как теперь известно, у Брусилова с чисто военной точки зрения были все основания для такого утверждения.
Тихомиров, как мы отметили, был не одинок в своём пассивном пораженчестве, ибо свои оценки он черпал из настроений и мнений окружающего общества. Таким образом, прежде поражения на поле боя российские элиты уже проиграли врагу в психологическом противостоянии.
Тяготы войны для России бессознательно преувеличивались молвой. Об этом мы теперь можем судить по цифрам и фактам. Общеизвестно, что рост цен, дефицит продуктов первой необходимости и падение жизненного уровня населения в России к началу 1917 года были значительно меньше, чем в Германии или Франции. Первая мировая война значительно слабее ударила по народному хозяйству России, чем других воевавших европейских стран. Хотя в России было мобилизовано в армию 15,4 млн человек, но в процентном отношении к общей численности населения (165,7 млн к 1914 г.[4] без Финляндии, но с Польшей, где также проводилась мобилизация) это было всего лишь 9,3%. Тогда как в Великобритании – 10,7%, в Италии – 15%, в Австро-Венгрии и Франции – по 17%, а в Германии – 20% всего населения[5]!
Безвозвратные людские потери России в абсолютных цифрах (считая умерших в плену) оказались выше, чем в любой другой стране, участвовавшей в Первой мировой войне – 2,25 млн. Однако в относительных величинах это означало, что погиб один человек на каждые 73 человека населения, тогда как в Англии (700 тысяч погибших) – 1 на 69, в Италии (600 тысяч) – 1 на 62, в Австро-Венгрии (1,4 млн) – 1 на 38, в Германии (2 млн) – 1 на 35, а во Франции (1,3 млн погибших) – 1 на 30 человек населения[6]!
В ходе войны Россия потеряла территории ряда западных губерний, где до войны проживало, по приблизительным прикидкам, примерно 11–12 млн человек[7]. Эта потеря не идёт ни в какое сравнение с колоссальными потерями СССР в 1941–1942 гг., несмотря на которые наша страна оказалась способна выиграть войну. Относительно всей страны эта потеря вполне сопоставима с потерей Францией в самом начале войны в 1914 г. ряда промышленно развитых и густонаселённых северо-восточных департаментов.
Итак, никаких реальных оснований для безнадёжного пессимизма по поводу хода и исхода войны у российских элит в 1915–1916 гг. не было. Субъективное восприятие радикально искажало подлинную картину дел. Но справедливости ради необходимо отметить, что у российского общества имелись объективные предпосылки для такого неадекватного восприятия действительности. Испытания, переживавшиеся Россией с 1914 года, не были непереносимыми, но они были беспрецедентными для страны.
Как это ни парадоксально, но великая Российская держава оказалась избалована веками своего могущества. Впрочем, любой парадокс в истории только кажущийся, на самом же деле это просто ещё недостаточно раскрытая нами закономерность.
Когда в августе 1914 г. в Восточной Пруссии немцы окружили и пленили два русских корпуса, страна пережила настоящий шок: ведь ничего подобного она не испытывала со времён Нарвской «конфузии» 1700 года! Отступление 1915 года, ограничивавшееся пределами нескольких западных губерний (даже не великорусских), было названо «великим». Хотя в 1812 году неприятель даже взял Москву, но в те далёкие времена отступление происходило в узкой полосе, а теперь существовал сплошной фронт.
Но всё это было сущей мелочью по сравнению с тем, что неоднократно испытывали в течение XIX столетия другие великие европейские державы. Им не раз пришлось пережить моменты полного военного поражения, капитуляции, вражеской оккупации значительной части территории. Франция была полностью оккупирована врагами с 1814 по 1818 год, а в 1870–1871 гг. она ещё раз была очень близка к этому. Пруссия была в 1806 году разгромлена и целиком оккупирована врагом. Австро-Венгрия терпела сокрушительные поражения в войнах 1796–1797, 1800–1801, 1805, 1809, 1859–1860, 1866 гг., выиграв за всё это время лишь войну 1813–1814 гг., и то лишь в коалиции с другими державами.
Для России же со времён Петра Великого поражение в войне воспринималось как нечто исключительное. Тем более что почти все войны велись на чужой территории (исключение – война 1812 г., но неприятель был изгнан из России менее чем за полгода) и в буквальном смысле «малой кровью», то есть не числом, а умением. Сдача Севастополя (ставшего русским лишь за 60 лет до этого) в Крымскую войну приравнивалась к национальному позору, равно как и сдача Порт-Артура в 1904 г.
Поэтому у многих просто не укладывалось в голове, что могущество России может натолкнуться на неодолимую внешнюю силу. Постулат о «непобедимости России» настолько въелся в сознание людей, что они были не в состоянии объяснить, почему Россия до сих пор не разгромила врага, простой причиной: Россия не так сильна, как привыкли думать. Верноподданническое сознание охотнее склонялось к другому объяснению: тайные враги, некие «тёмные силы», окопавшиеся у власти, препятствуют победе России.
Миф о тайных «немецких агентах», вездесущих и всесильных, определял сознание широких слоёв населения России в ту войну. К слову, здесь Россия не представляла собой чего-то уникального среди воевавших стран: там тоже всюду искали и находили «вражеских шпионов» (знаменитая Мата Хари, как теперь выясняется, вряд ли сознательно работала на германскую разведку). Но, пожалуй, только в России «охота на ведьм» сыграла такую большую и зловещую политическую роль.
Показательным здесь служит дело военного министра В. А. Сухомлинова, обвинённого в государственной измене. Дело Сухомлинова сыграло существенную роль в дискредитации власти накануне революции. Это было ясно уже современникам. Британский министр иностранных дел Э. Грей в беседе с председателем российской парламентской делегации А. Д. Протопоповым иронично сказал: «Ну и храброе же у вас правительство, раз оно решается во время войны судить за измену военного министра!»[8] Обвинение в измене так и не было доказано даже пристрастным судом Временного правительства, который приговорил Сухомлинова к пожизненному заключению «за халатность», чем «либеральный» февральский режим показал свой правовой нигилизм: ведь ни один закон не предусматривал столь сурового наказания за такое преступление!
Психологическая стойкость российских элит оказалась ниже, а их связь с собственным народом – слабее, чем у элит других европейских держав – участниц Первой мировой войны. Этот тяжёлый исторический урок, последствия которого Россия не изжила по сей день, должен служить назиданием любым нынешним и будущим властям России.
[1] А. Н. Яхонтов. Тяжёлые дни. Секретные журналы заседаний Совета Министров, 16 июля – 2 сентября 1915 г. В кн: Архив русской революции. Под ред. Г. В. Гессена. Берлин, 1926. Т. 18. С. 65.
[2] Там же. С. 37.
[3] Л. А. Тихомиров. Дневник. 1915–1917. / Сост. и комм. А. В. Репников. М.: РОССПЭН, 2008.
[4] http://www.demoscope.ru/weekly/knigi/polka/gold_fund05.html
[5] А. М Зайончковский. Первая мировая война. СПб., 2000. С. 836.
[6] Б. Ц. Урланис. Войны и народонаселение Европы. М., 1960. Ч. III. Гл. 2; Я. А. Бутаков. Загадка Брестского мира. М.: «Алгоритм», 2011. С. 521–526.
[7] Подсчитано по: А. Г. Рашин. Население России за 100 лет (1813–1913). М., 1956.
[8] П. Г. Курлов. Гибель императорской России. М., 1992. С. 200.
0
0
