«Вербное воскресение в Москве при царе Алексее Михайловиче. Шествие патриарха на осляти»
На Руси были два чина действа в неделю Вaий: один, более древний, появившийся в XVI и в начале ХVII в., и другой, позднейший, начало совершения которого относится приблизительно к половине XVII в. Между обоими чинами много сходного, различие заключается лишь в том, что, во-первых, позднейший чин указывал иерарху шествие на осле только от Лобного места к Успенскому собору, подобно тому, как Спаситель совершил один путь на осле во Иерусалим. По древнейшему же чину шествие на осле совершалось от Успенского собора ко Входо Иерусалимской церкви и обратно к Успенскому собору; во-вторых, позднейший чин указывал читать евангелие не иерарху, как то было по древнему чину, но диакону, иерарх же должен был произносить только те слова, который произнес Спаситель; в-третьих, в позднейший чин введено было добавление: отправлена иерархом двух лиц за ослом и разговор этих посланных с теми лицами, который находились у привязанного осла. Все эти исправления древнего чина имели целью, очевидно, более уподобить действо Ваий шествию Спасителя во Иерусалим.
Действо это, в исправленном виде, совершалось в Москве следующим образом. В Вербное Воскресенье царь выходил в собор в праздничном выходном платье в сопровождении бояр и других чинов. Из собора совершался крестный ход в таком порядке: сначала шел патриарх в предшествии духовенства, затем царь, предшествуемый своими чинами. Ход останавливался у Покровского собора, царь и патриарх отправлялись в собор, где на патриарха возлагалось полное облачение, если он шествовал от Успенского собора в малом облачении, и совершалось молебствие, а царь облачался в царский наряд в соборном приделе. В это время на Лобном месте, богато убранном бархатами и сукнами, ставили налой с евангелием и иконами. Около Лобного места стояло осля, у которого находились патриарший боярин и несколько дьяков, и тут же ставилась заблаговременно приготовленная большая верба на санях. Царь и патриарх, выйдя из Покровского собора, отправлялись к Лобному месту и всходили на него. Патриарх подносил царю ваию и вербу и раздавал их духовным и светским властям, митрополиты же раздавали вербу низшим светским чинам и народу. После раздачи вербы архидиакон читал евангельское повествование о входе Спасителя во Иерусалим, и когда произносил слова евангельского текста: «и посла два от ученик»… соборный протопоп и ключарь подходили к патриарху, который благословлял их и, произнося соответствующие слова евангельского текста, посылал по осля. Посланные говорили с находившимися подле осляти также словами евангельского текста и приводили осля к Лобному месту. Тогда патриарх брал в руки евангелие и крест, благословлял крестом царя, садился на осля, и шествие начиналось: впереди шли государевы меньшие чины, за ними везли на санях вербу, около которой стояли певчие и пели стихиры. За вербой шло духовенство с иконами, высшие государевы чины с ваиями, а за ними царь, в большом царском наряде, поддерживаемый под руки ближними людьми, вел осля за конец повода. Пред царем стольники и ближние люди несли царские: жезл. вербу, свечу и полотенце. За царем шли чины его, а за патриархом, который сидел на осляти, духовные власти. Но время шествия на осляти патриарх осенял народ крестом. Но пути шествия дети стрельцов стлали пред царем и патриархом сукна и кафтаны. Все шествие, при звоне колоколов, вступало в Кремль чрез Спасские ворота и направлялось к западным дверям Успенского собора. Здесь патриарх сходил с осляти и вступал в собор, где архидиакон дочитывал евангельское повествование о входе Спасителя во Иерусалим, после чего иногда произносилась ектения и следовал отпуст. После отпуста патриарх брал у царя ваию, благословлял его, целовал в десницу и мышцу и здравствовал ему, певчие же пели царю многолетие. После действа, если оно совершалось до литургии, следовала литургия.
Различие между обрядами Ваий, совершавшимися в Византин и на Руси, слишком велико, так что не может быть речи о заимствовании последней обряда Ваий из Византии. И анонимный исследователь византийских и московских церковно-придворных обрядов, который в предисловии к своему исследованию говорил, что «пленительное обаяние церковно-придворной обрядности, заимствованной Москвой из Византии, произвело в русских ту послушную восприимчивость к полновластию правительства, которая внушила им считать своего царя представителем Божественной власти», и высказал мысль «о взаимном соотношении и сродстве обрядов византийских с русскими