Федор Келлер до конца остался верен присяге

Его внешность: высокая, стройная, хорошо подобранная фигура старого кавалериста, два Георгиевских креста на изящно сшитом кителе, доброе выражение на красивом, энергичном лице с выразительными, проникающими в самую душу глазами. Граф ласково принял меня, расспросил о быте казаков и обещал удовлетворить все наши нужды. «Я слышал о славной работе вашего отряда, – сказал он. – Рад видеть вас в числе моих подчиненных и готов во всем и всегда идти вам навстречу, но буду требовать от вас работы с полным напряжением сил». 



Об этом, впрочем, граф мог бы и не говорить: все знали, что служба под его командой ни для кого не показалась бы синекурой. Действительно, после двухдневного отдыха на отряд были возложены чрезвычайно тяжелые задачи. За время нашей службы при 3-м конном корпусе я хорошо изучил графа и полюбил его всей душой, равно как и мои подчиненные, положительно не чаявшие в нем души. Граф Келлер был чрезвычайно заботлив о подчиненных; особенное внимание он обращал на то, чтобы люди были всегда хорошо накормлены, а также на постановку дела ухода за ранеными, которое, несмотря на трудные условия войны, было поставлено образцово. Он знал психологию солдата и казака. Встречая раненых, выносимых из боя, каждого расспрашивал, успокаивал и умел обласкать…В трудные моменты лично водил полки в атаку и был дважды ранен. 



Когда он появлялся перед полками в своей волчьей папахе и в чекмене Оренбургского казачьего войска, щеголяя молодцеватой посадкой, казалось, чувствовалось, как трепетали сердца обожавших его людей, готовых по первому его слову, по одному мановению руки броситься куда угодно и совершить чудеса храбрости и самопожертвования».








Активное участие корпус Келлера принял в знаменитом Луцком (Брусиловском) прорыве, который в случае развития Ставкой достигнутого стратегического успеха мог бы решить судьбу всей войны.



Действуя в Южной Буковине, III конный корпус добился крупных успехов, имевших важное значение для общего успеха стратегического наступления Юго-Западного фронта. Корпусом Келлера было взято в плен 60 офицеров, 3500 нижних чинов и захвачено 11 пулеметов.



Как сообщил граф телеграммой императрице: «Данную задачу исполнил, очистил южную Буковину от противника. Сегодня ранен в другую ногу пулей, кость не перебита, но расщеплена. С Божьей помощью надеюсь скоро вернуться в строй для дальнейшей службы Вашему Величеству».



Новый 1917 год Русская армия встретила в преддверии скорой победы – не вызывало сомнения, что, полностью обеспеченная оружием и боеприпасами, она в планировавшемся весеннем наступлении сумеет полностью разбить противника, что принесло бы союзникам окончательную победу. С нетерпением ожидал будущего решающего наступления и Келлер, конница которого имела бы огромное значение для развития наступления в глубину после прорыва вражеской линии обороны.



15 января Келлер был произведен в генералы от кавалерии, что демонстрировало в том числе и то, какие большие надежды возлагает на него высшее командование.



Однако достижению столь близкой победы помешали февральские события в Петрограде, вскоре приведшие к крушению армии, полностью потерявшей боеспособность и превратившейся в агрессивную вооруженную толпу, опасную лишь для мирного населения.



В эти дни крушения, когда повсюду, по выражению лишившегося престола императора, правили бал «измена и трусость и обман», Келлер продемонстрировал высший пример верности долгу и присяге. Во всей армии тогда нашлось лишь два военачальника, которые не пошли на поводу у заговорщиков, не «умыли руки», а готовы были защищать законную власть до конца – Келлер и командир Гвардейского кавалерийского корпуса Хан Нахичеванский.



Командир III конного корпуса, когда ему стало известно о вынужденном отречении Николая II, отправил монарху следующую телеграмму: «Третий конный корпус не верит, что Ты, Государь, добровольно отрекся от престола. Прикажи, Царь, придем и защитим Тебя».



Когда же командование армии потребовало от Келлера принять присягу Временному правительству (с этой целью специально был послан генерал Маннергейм), то он ответил с полным чувством своей моральной правоты: «Я христианин. И думаю, что грешно менять присягу».



А после того как граф был снят с должности командира корпуса, он прощался со своими кавалеристами под звуки уже запрещенного Временным правительством царского гимна.



Перед отъездом командующий корпусом отдал последний приказ, который весь проникнут любовью к своим оставляемым боевым товарищам и скрытой болью за погибавшую армию: «Сегодняшним приказом я отчислен от командования славным 3-м кавалерийским корпусом. Прощайте же все дорогие боевые товарищи, господа генералы, офицеры, казаки, драгуны, уланы, гусары, артиллеристы, самокатчики, стрелки и все служащие в рядах этого доблестного боевого корпуса! 










Переживали мы с Вами вместе и горе, и радости, хоронили наших дорогих покойников, положивших жизнь свою за Веру, Царя и Отечество, радовались достигнутым с БОЖЬЕЙ помощью неоднократным успехам над врагами. Не один раз бывали сами ранены и страдали от ран. Сроднились мы с Вами. Горячее же спасибо всем Вам за Ваше доверие ко мне, за Вашу любовь, за Вашу всегдашнюю отвагу и слепое послушание в трудные минуты боя. Дай Вам Господи силы и дальше служить так же честно и верно своей Родине, всегдашней удачи и счастья. Не забывайте своего старого и крепко любящего Вас командира корпуса. Помните то, чему он Вас учил. Бог Вам в помощь».



Голгофа генерала.[/b] Отчисленный в резерв чинов Киевского военного округа, Келлер делал все возможное, чтобы исполнить до конца свой долг присяги и присоединиться к арестованной царской семье. Он написал письмо Керенскому со следующей просьбой: «Ввиду того, что моя служба Отечеству в армии очевидно более не нужна, ходатайствую перед Временным правительством о разрешении мне последовать за Государем Императором Николаем Александровичем в Сибирь и о разрешении мне состоять при Особе Его Величества, оставаясь по Вашему усмотрению в резерве чинов или будучи уволен с причитающейся мне пенсиею в отставку. Согласие Их Величеств иметь меня при Себе сочту для себя за особую милость, о которой ввиду невозможности для меня лично о ней ходатайствовать очень прошу Вас запросить Государя Императора и в случае Его на это согласия не отказать в приказании спешно выслать мне в Харьков пропуск на беспрепятственный проезд и проживание в месте местопребывания Их Величеств».



Вполне понятно, что Временное правительство не пустило известного своей решительностью генерала к бывшему самодержцу, и он остался с семьей в Харькове. Там и хранился потом его альбом уникальных фронтовых фотографий, который представляют в книге проделавшие под руководством директора кинофотофоноархива Нины Топишко огромную работу украинские архивисты.



Временное правительство вполне справедливо опасалось популярности любимого в войсках военачальника и относилось к нему крайне подозрительно. Независимо от собственного желания он стал знаменем тех многочисленных офицеров, которые не желали смириться с революционным развалом и были готовы выступить с оружием в руках против Временного правительства. Как вспоминал в эмиграции историк и публицист Николай Тальберг: «В те медовые месяцы революции с именем графа Келлера соединялось чистое и светлое понятие как о верноподданном офицере. В летние месяцы позорного 1917 г. мне приходилось много разъезжать по России, встречать затравленных офицеров, и часто-часто в откровенных беседах как-то особенно благоговейно произносилось имя графа, сразу отделившего себя от революции, тогда как многие без нужды щеголяли в красных бантах и выбирались в советы солдатских депутатов. Помыслы всего монархически настроенного офицерства всегда сосредотачивались на графе Келлере, скромно проживающем в Харькове».



Показательно, что моральный авторитет графа был огромен не только среди кадрового офицерства, а и всех фронтовиков, независимо от их идеологических предпочтений. Во время первого большевистского правления в Харькове его не тронули, хотя Келлер считал ниже своего достоинства скрываться. Дошло до того, что царский генерал от кавалерии по просьбе командования провел смотр одной из частей и даже поблагодарил красных кавалеристов за то, что они «не забыли, как нужно чистить лошадей». Начавшееся братоубийственное противостояние (в котором уже в марте 1918 года был убит в Полтаве красными его сын сотник 1-го Оренбургского казачьего полка Борис Келлер) все же не позволило генералу забыть, что под красным знаменем находятся соотечественники, в том числе его бывшие солдаты. 



После начала Гражданской войны старый военачальник не примкнул к формировавшейся на Дону Добровольческой армии, которая его не устраивала расплывчатостью и неопределенностью своей программы. 



Осенью 1918 года Келлер принял предложение Совета обороны Псковской области возглавить только начавшую формироваться в Пскове Северную армию. Находясь еще в Харькове, граф выпустил обращение к солдатам и офицерам с призывом встать под его знамена: «Во время трех лет войны, сражаясь вместе с вами на полях Галиции, в Буковине, на Карпатских горах, в Венгрии и Румынии, я принимал часто рискованные решения, но на авантюры я вас не вел никогда. Теперь настала пора, когда я вновь зову вас за собою, а сам уезжаю с первым отходящим поездом в Киев, а оттуда в Псков...».



Генерал как всегда выбрал путь долга – он оставил молодую жену и маленького сына (которые потом так и пропали без следа в кровавом вихре Гражданской войны), чтобы «положити душу свою за други своя».



Символично, что Келлер был единственным белым вождем, которого благословил на борьбу патриарх Тихон, тайно передав икону Державной Богоматери и просфору через епископа Нестора Камчатского.



Граф рассчитывал, что сумеет собрать на северо-западе достаточно сил, чтобы начать наступление, и серьезно рассчитывал войти под колокольный звон в Москву уже через два месяца после начала похода.



Однако выступить во главе Северной армии Келлеру помешали события на Украине. Начатый национал-шовинистическими кругами при активной поддержке большевиков антигетманский мятеж заставил Скоропадского (которому немцы так и не дали сформировать боеспособную армию) обратиться за поддержкой к кадровым офицерам, которых в это время было на Украине десятки тысяч. Наиболее авторитетной для них фигурой из находившихся на украинской территории высших военачальников был генерал Келлер, что и подвигло гетмана предложить ему стать главнокомандующим вооруженными силами Украинской Державы.



Не менее важно, что общественные круги, на которые опирался отказавшийся от союза с националистами и провозгласивший курс на равноправный союз с Россией (во многом напоминающий современную эффективно действующую интеграционную модель Таможенного союза) гетман, требовали от него назначения главнокомандующим человека, который бы не вызывал отторжения Антанты связями с немцами. Вполне понятно, что неизменно отказывавшийся от любых контактов с германским командованием Келлер был наиболее подходящей для этого фигурой.



Как указывалось в гетманской грамоте от 5 ноября 1918 года: «Ввиду чрезвычайных обстоятельств общее командование всеми вооруженными силами, действующими на территории Украины, я вручаю генералу от кавалерии графу Келлеру на правах Главнокомандующего армиями фронта, с предоставлением ему сверх того прав, определенных ст. 28 Положения о полевом управлении войск в военное время. Всю территорию Украины объявляю театром военных действий, а потому все гражданские власти Украины подчиняются графу Келлеру».



Фактически подобные беспрецедентные полномочия делали Келлера полновластным диктатором Украины. Он об этом прямо заявил в телеграмме генералу Деникину, поддержка которого была необходима главнокомандующему для объединения всего находящегося на Украине офицерства, большинство которого поддерживало Добровольческую армию: «По настоянию общественных кругов, гетмана Украины и его правительства принял на себя всю полноту военной и гражданской власти на Украине».



В своей деятельности главнокомандующий предпринял самые энергичные меры, чтобы заручиться поддержкой всего населения для защиты Украины от мятежа. Приведем его воззвание, где предельно четко выражены намерения Келлера: «Все, кто любит Родину и стремится к ее воссозданию, будут всеми силами поддерживаться правительством, враги же порядка и спокойствия будут преследоваться беспощадно – ни национальность, ни политические взгляды роли в этом играть не могут и не должны».



Возможно, будь у Келлера больше времени, он бы сумел отстоять Киев и сохранить гетманскую власть, но оставаться на своем посту ему пришлось недолго. Подстрекаемый рядом лиц из своего окружения, Скоропадский с самого начала подозрительно относился к Келлеру, которого обвиняли в намерении захватить всю власть на Украине (которой у главнокомандующего было и так более чем достаточно), и вскоре кризис в их отношениях достиг апогея. Не вызывает сомнения, что значительный вклад в это внесли и те государственные и военные деятели Украинской Державы, кто поддерживал тайные контакты с Петлюрой и изменнически добивался максимального ослабления сопротивления мятежникам. Так, жестко противостоявшее Келлеру военное министерство было буквально переполнено прямыми петлюровскими агентами, которые за свое предательство получили при Директории значительные посты.



13 ноября Келлер выступил на похоронах зверски замученных под Киевом 33 добровольцев. О том, в каком виде привезли тела этих мучеников, самоотверженно пытавшихся защитить столицу от жестокого врага, оставил свидетельство известный впоследствии писатель белой эмиграции, а в то время офицер добровольческой дружины Роман Гуль: «…Из Софиевской Борщаговки привезли вагон с 33 трупами офицеров. На путях собралась толпа, обступили открытый вагон: в нем навалены друг на друга голые, полураздетые трупы с отрубленными руками, ногами, безголовые, с распоротыми животами, выколотыми глазами... Некоторые же просто превращены в бесформенную массу мяса».



Потрясенный этой страшной трагедией, и без того чуждый дипломатичности Келлер заявил в надгробном слове на Лукьяновском кладбище, что главнокомандующему на время военных действий необходима передача всей полноты власти, что означало и подчинение ему Совета министров.



После похорон гетманские министры – иностранных дел Георгий Афанасьев и юстиции Виктор Рейнбот заявили главнокомандующему по поручению правительства о том, что он «неправильно понимает существо своей власти». Согласно правительственной трактовке, Совет министров до созыва Державного сейма был властью законодательной и не мог быть подчинен главнокомандующему. 



Келлер категорически отказался отступить от своей позиции о передаче ему всей полноты власти и в этот же день был смещен гетманом (на его место был назначен генерал-лейтенант князь Александр Долгоруков).



Оказавшись в блокированном Киеве, Келлер не имел возможности выехать в Северную армию, но в день падения города сделал попытку пробиться во главе небольшого офицерского отряда на Дон. Но это уже было невозможно, и генерал в сопровождении 30 верных офицеров укрылся в Михайловском монастыре.



Бывший главнокомандующий и не думал прятаться, хотя у него была возможность спастись – из германского штаба специально был прислан офицер, чтобы вывезти генерала на автомобиле. Но когда он попросил Келлера обезоружиться, снять папаху и надеть немецкую шинель, генерал отказался от подобного, как он считал, унижения и решил дожидаться в монастыре своей участи, какой бы она ни была.



Вскоре была предпринята вторая попытка вывезти графа в германскую комендатуру, но и она сорвалась по причине категорического отказа графа снять шашку и шейный Георгиевский крест.



На следующий день Келлер был взят под арест пришедшими в монастырь солдатами Директории – жить ему оставалось всего несколько дней. В ночь с 20 на 21 декабря петлюровцы на санях вывезли из монастыря графа вместе с оставшимися ему верными до конца адъютантами – полковником Андреем Пантелеевым и штабс-ротмистром Николаем Ивановым якобы для перевода в Лукьяновскую тюрьму.



Когда арестованные оказались на Софиевской площади у памятника Богдану Хмельницкому, по ним был открыт из засады огонь, а потом конвоиры добили раненых выстрелами из винтовок, сабельными и штыковыми ударами. Вряд ли можно сомневаться, что прямой приказ на это подлое убийство поступил сверху – ненависть к Келлеру была общей для лидеров Директории. Само собой, ни один из убийц не понес ни малейшего наказания, а принадлежавшая убитому генералу наградная георгиевская сабля с бриллиантами была торжественно преподнесена на следующий день командиром сечевиков Коновальцем Петлюре.



Благодаря епископу Нестору Камчатскому, уже свезенные на свалку тела убитых были найдены и нашли свой последний приют под чужими именами на погосте Свято-Покровского женского монастыря (сейчас по инициативе ряда общественных организаций там планируется поставить поклонный крест). 



Могила генерала не сохранилась, но навеки останется память о великом духе воина и патриота, для которого до последнего вздоха главным в жизни были присяга, долг и верность им.