Русская Церковь и национальная идея

Вопрос о значении Русской Православной Церкви для современной России может быть поставлен и решён только в разговоре о русской национальной идее. Потому что если воспринимать Церковь как часть культуры, никакой идее не подчинённой, то надо признать, что в такой культуре любая её часть может быть заменена любой другой частью, любым протезом без ущерба для целого, так как целое, не обладающее идеей, представляет собой не более чем сумму частей. Идея – то, что делает целое чем-то бóльшим, нежели простая сумма частей. Она, следовательно, позволяет рассматривать его в истории, так как история есть цепь изменений, подчинённых общей идее. Когда исчезает идея, кончается данная[/i]история.

Давно и справедливо замечено, что самосознание Руси началось принятием православия. Каким бы ни было до того самосознание славян, каких бы баснословных высот оно ни достигало, та традиция прервалась, и нет её, а всё, что претендует на восстановление связи с ней, носит приставку «нео-» и зиждется на исторически слабых, даже никчёмных основаниях. Точно так же всё, что приходит извне как враждебное православию, несёт нашей стране историческую никчёмность, ни-к-чему-не-применимость, или то, что писатель Н.С. Лесков охарактеризовал метким словом: «некуда». Прежде чем учить Россию ценностям «цивилизованных стран», культуртрегерам европеизма следовало бы спросить себя, не рискуют ли они научить её на деле только своей собственной несостоятельности. Наша страна представляет собой реальность отнюдь не простую, как может показаться при поверхностном взгляде на неё, а в высшей степени сложную. Отсюда желание редуцировать, ужать или даже раздробить, лишь бы «решить задачу».

Впрочем, речь теперь пойдёт не об этом. Национальная идея есть то, чем народ видит себя в истории; если же народ перестанет видеть себя в истории, то нигде больше он видеть себя не сможет. Он становится тогда слепым, как Полифем, на зло себе и другим. А чем русский народ видит себя в истории? Начнём с самого близкого для любого человека – с эстетики. Все памятники материальной культуры Древней Руси, которые обладают уникальностью, то есть несводимы к зарубежным аналогам или образцам, черпают самобытность в христианском видении мира. Духовные достижения русской цивилизации, её классическая литература, музыка и живопись – немыслимы без этого источника. Государственность России благословлена и освящена Церковью, без религиозной санкции она была бы шатким союзом племён или хваткой неослабевающего насилия. Именно потому русский народ, всегда имевший угнетателей, никогда не воспринимал само государственное начало как угнетающее, что начало это было сакральным по своей сути.

Достижения советского времени сопряжены, как будто, с отрицанием христианства. Но перелом в Великой Отечественной войне, поставившей под угрозу само существование СССР, совпал с изменением отношения власти к Церкви. Этого факта никто не может отрицать, а его интерпретации в данном случае не важны. Важно то, что перманентное воззвание советской власти к тем качествам русского человека, которые были воспитаны православием – терпению, жертвенности, единомыслию – сделались её автографом в условиях «отложенной мотивации» светлого будущего. Итак, хотя Церковь самая древняя из организаций на территории России, но в этом случае «древний» не значит «ветхий». Справедливо сказано: «кто сохраняет свою природу, долговечен». Церковь обладает бóльшим жизненным потенциалом, чем любая другая сила в стране. Достаточным показателем этого было множество людей, пришедших проститься с недавно почившим Святейшим Патриархом Алексием II. В эпоху, когда народ стал неподъёмен для любых политических собраний, только Церковь сохранила для него значение «собора», ей одной по праву и принадлежащее.

Русский народ как целое видит себя в истории только православным. В частности – языческим и атеистическим, разинским и обломовским, неприлично-сытым и вечно-голодным, красным и белым, нелюдимым и холуйским, всяким. Эти частности, между которыми проходят разломы, трещины, расколы, представляют собой крайности, раскачивающие, по А.С. Ахиезеру, маятник нашей истории*. В неопределённости между ними Россия «инверсивна», всегда желает того самого, что недавно ненавидела, и ненавидит именно то, что недавно призывала. Что ж? Сам Ахиезер происходил из такого народа, для которого пяти дней было достаточно, чтобы сменить «осанну» на «распни». Но то вечное, на чём замирает маятник нашей истории, чтобы можно было расслышать иное биение, несравненно более тонкое и постоянное – это православие. Только со стороны Царской башни собор Покрова на Рву обретает симметрию, и только со стороны православия Россия перестаёт быть нелепостью мировой истории.

В связи с означенным выше методологически порочными представляются попытки судить о «степени православности» России на основании опросов ВЦИОМ. Это не менее ошибочно, чем судить о культурном значении русской литературы по количеству читающих. Фундаментальные факты культуры не меняются от того, что новые поколения игнорируют их, так же как правила гигиены не устаревают от пренебрежения ими. Как известно, античные каноны красоты благополучно пережили античность, а она сама не пережила своих канонов. Так получилось, что Россия стала страной, где все твёрдые формы или отлиты Духом, или недолговечны и через два-три поколения представляют собой ужасающие картины отчуждения и распада. Можно воссылать на неё за это проклятия, лучше – уехать, если нет сил терпеть неустроенность внешних условий жизни, но пытаться изменить страну с тысячелетней историей при помощи механического перенесения чуждых принципов и схем – значит либо действительно не понимать сути дела, либо лукавить.

Будет ли православие русской национальной идеей – зависит от наших современников, от каждого из нас лично. С уверенностью можно сказать лишь то, что другой идеи не будет. Но каким образом эта идея может быть осуществлена практически? Данный вопрос, по-моему, и есть главная тема нового экспертного исследования Фонда им. Питирима Сорокина. Прежде всего надо сказать, что полная неразработанность русской идеи, её детское «невегласие» – миф, который поддерживается намеренно, чтобы противопоставить русское самосознание как «детское» западному, «взрослому». Теперь этот миф даже и неактуален, потому что Запад, увлёкшийся игрой в бумажки до забвения своей собственной трудовой этики, явственно выжил из ума. Но всё-таки полезно разоблачить лживость этого мифа. Хотя дискуссия о конкретном приложении русской идеи к жизни действительно у нас ещё не начиналась, почва и материал для неё имеются. Чтобы убедиться в этом, следовало бы начать с прочтения А.В. Гулыги**, последние труды своей жизни посвятившего научному раскрытию данной проблемы.

Не отдаляясь от темы настоящей статьи, я выскажу своё мнение о том, какой должна быть роль Церкви в этой предстоящей всем заинтересованным силам дискуссии.

Прежде всего, «стратегическая задача» Русской Православной Церкви состоит в том, чтобы сохранить себя в качестве не только собрания верующих, но и резервуара тысячелетней русской культуры, созданной святыми. В таком качестве она пережила Петра Великого, Ленина, Сталина, Ельцина и переживёт всех, кроме самой России. Назову три составляющие русского культурного стержня. Первая – церковнославянский язык, этот горный воздух нашей речи, не оскверняемый запахами городской толчеи. Вторая – юлианский календарь, по достоинству делающий Пасху центром этой временной жизни. Третья – соборное или общинное начало, которое и теперь ещё может быть сохранено, так как его востребованность в условиях мирового кризиса только возрастает.

Напрямую с деятельностью пастырей Церкви будет связано решение таких общенациональных задач, как воссоздание русской классической школы и сельской общины, борьба с массовыми пороками (пьянство, курение, наркомания, игромания), социализация деклассированных элементов (заключённых, тунеядцев, проституток), восстановление высокого морального духа вооружённых сил. При этом надо понимать, что упадок нравственности, наблюдаемый в нашей стране, представляет собой хронический процесс, который нельзя переломить агитацией и пропагандой. Порча проникает в народ на уровне детского сада, школы, – там ей должен быть поставлен и заслон. «Воцерковление элит», о котором за последние годы говорилось больше, чем возможно было сказать по существу, есть задача Церкви ровно настолько, насколько покаяние и перемена образа жизни – задача самих «элит». Первое без второго было бы подобно скорлупе без яйца. Иным образом обстоит дело с воспитанием новой элиты. В годы, когда школа брошена на произвол судьбы, поддержать её всеми мерами есть прямая задача церковной организации.

Отделение русской школы от воспитания в конце ХХ в. было таким же преступлением, как и её отделение от Церкви в начале столетия. Сегодня настала пора борьбы за воссоединение образовательного и воспитательного начал. Здесь неминуемо явится задача определения конечной цели воспитательного процесса, или его идеи. Развитию каких сторон личности будут предоставлены наиболее благоприятные условия? Для решения подобных вопросов требуется разработка идеологии на основе национальной идеи. Таким образом, союз Церкви и школы отвечает насущным потребностям страны. Сила православного воспитания – в его иерархии ценностей. Суррогатные ценности комфорта, успеха, стабильности, звонкие на слух и полые внутри, скорее всего будут отвергнуты в годину новых испытаний. Однако, пока эта невнятная идеология соответствует настроениям большинства, задача церковной миссии, разъясняющей истинные ценности, остаётся приоритетной не только для миссионерских организаций, но и для всех верующих людей. Каждый может внести в неё свою лепту через общение, образ жизни, профессиональную деятельность.

На мой взгляд, самая большая ошибка, которую нам удалось обойти почти по самому краю в предшествующую эпоху – эпоху Святейшего Патриарха Алексия II – заключалась в количественной оценке результатов миссионерской деятельности. На исходе эта тенденция породила такие уродливые феномены, как печально известный «Альфа-курс» игумена Евмения (Перистого), скопированный с программ неопятидесятников. Мудрость нашего священноначалия и здоровый консерватизм церковного народа не позволили отдельным эксцессам стать общим правилом. Теперь, во время финансового кризиса, и властям предержащим придётся понять, как шатки надежды на количество при отсутствии качества. Преодоление соблазна лёгкой наживы – вот судьба грядущей России, которая должна будет врасти в истинную меру своей Церкви.

* Ахиезер Александр Самойлович (1929–2007), крупный социолог, философ, культуролог. Автор книги «Россия: критика исторического опыта» (1991 г.), во многом отразившей самобичующие настроения российского общества в начале 1990-х годов.

** Гулыга Арсений Владимирович (1921–1996), выдающийся историк философии, писатель, автор ряда известных философских биографий. Его работы о русской идее до сих пор известны, по преимуществу среди специалистов.

Илья Вевюрко[/b], кандидат философских наук[/i]