Поместному собору 1917–1918 гг., известному главным образом тем, что на нём в Русской православной церкви (РПЦ) [1] было восстановлено патриаршество, посвящено множество исторической литературы [2]. Однако в отношении вопросов, так или иначе связанных со свержением монархии, позиция Собора продолжает оставаться практически не исследованной. Задача же данной статьи – отчасти восполнить этот пробел.
Поместный собор был открыт в Москве 15 августа 1917 г. Для участия в его работе было избрано и назначено по должности 564 человека: 80 архиереев, 129 лиц пресвитерского сана, 10 дьяконов из белого (женатого) духовенства, 26 псаломщиков, 20 монашествующих (архимандритов, игуменов и иеромонахов) и 299 мирян [3]. Собор работал более года. За этот период состоялись три его сессии: первая – с 15 (28) августа по 9 (22) декабря 1917 г., вторая и третья – в 1918 г.: с 20 января (2 февраля) по 7 (20) апреля и с 19 июня (2 июля) по 7 (20) сентября.
18 августа председателем Собора был избран митрополит Московский Тихон (Беллавин): как архипастырь того города, в котором собрался церковный форум. Сопредседателями (заместителями, или по терминологии той поры – товарищами председателя) из архиереев были избраны архиепископы Новгородский Арсений (Стадницкий) и Харьковский Антоний (Храповицкий), из священников – протопресвитеры Н.А. Любимов и Г.И. Шавельский, из мирян – князь Е.Н. Трубецкой и М.В. Родзянко (до 6 октября 1917 г. – председатель Государственной думы). "Всероссийский" митрополит Владимир (Богоявленский) (в 1892–1898 гг. он был экзархом Грузии, в 1898–1912 гг. – митрополитом Московским, в 1912–1915 гг. – С.-Петербургским, а с 1915 г. – Киевским) стал почётным председателем Собора [4].
Для координации деятельности собора, решения "общих вопросов внутреннего распорядка и объединения всей деятельности" был учреждён Соборный совет, который не прекращал свою деятельность и во время перерывов между занятиями Собора [5].
30 августа в составе Поместного собора были сформированы 19 отделов. Их ведению которых подлежало предварительное рассмотрение и подготовка широкого круга соборных законопроектов. В каждый отдел входили епископы, клирики и миряне. Для рассмотрения узкоспециализированных вопросов названные структурные подразделения собора могли формировать подотделы. Согласно Уставу собора [6], порядок рассмотрения дел на нём был следующим. Для представления своих материалов Собору отделы могли выдвигать одного или нескольких докладчиков. Без поручения или разрешения отдела никакие обсуждавшиеся вопросы не могли быть доложены на соборном заседании. Для принятия соборного постановления, из соответствующего отдела должны были поступить в письменном виде доклад, а также (по желанию участников его заседаний) особые мнения. Заключение отдела следовало излагать в виде предполагаемого соборного постановления. О заседаниях отделов составлялись письменные протоколы, в которых фиксировались время заседания, имена присутствовавших, рассматривавшиеся вопросы, сделанные предложения, постановления и заключения [7].
Поскольку весной-летом 1917 г. духовенством РПЦ в центре (Св. синодом) и на местах (архиереями и различными церковными съездами) так или иначе уже была высказана точка зрения относительно свержения монархии [8], то на Поместном соборе рассмотрение вопросов, связанных с политическими событиями Февральской революции, не было запланировано. На это было обращено внимание православных, приславших в августе-октябре 1917 г. Поместному собору по меньшей мере десяток соответствующих писем. Большинство из них было непосредственно адресовано митрополитам Московскому Тихону и Киевскому Владимиру.
В письмах высказывалось определённое смятение, которое возникло среди мирян после отречения императора Николая II от престола. Говорилось о неминуемом излиянии на Россию гнева Божьего за свержение монархии и фактическое отвержение православными помазанника Божия. Собору предлагалось объявить о неприкосновенности личности Николая II, вступиться за находящегося в заточении государя и его семью, а также исполнять положение грамоты Земского собора 1613 г. о необходимости верности народа России династии Романовых. Авторы писем обличали пастырей за их факическое предательство царя в февральско-мартовские дни 1917 г. и за приветствие различных "свобод", приведших Россию к анархии. Священнослужители РПЦ призывались к покаянию за свою деятельность по поддержке свержения монархии. Поместному собору излагались настоятельные просьбы разрешить народ России от прежней присяги на верность императору [9]. (В марте же 1917 г., как известно, Святейший синод распорядился приводить паству к присяге Временному правительству без освобождения паствы от прежней – верноподданнической, принесённой ранее императору) [10].
Таким образом, по мнению авторов писем, над народом России с первых дней весны 1917 г. тяготел грех клятвопреступления. И этот грех нуждался в определённом соборном акте покаяния. Православные просили церковную власть разрешить свою совесть от клятвопреступления.
Однако несмотря на продолжительное время своей работы, Собор не сделал каких-либо ответных действий в отношении упомянутых писем: в протоколах его заседаний об этом никаких сведений не обнаружено. Есть все основания полагать, что митрополиты Тихон и Владимир, посчитав эти письма "неугодными" для оглашения и "неполезными" для обсуждения, положили их, как говорится, "под сукно". Такая позиция иерархов становится тем более понятной, если учесть, что оба владыки в феврале-марте 1917 г. являлись членами Св. синода, причём митрополит Владимир – первенствующим. А вопросы, поднимаемые в письмах монархистов, так или иначе побуждали к пересмотру и переоценке политической линии Русской церкви в отношении к свержению самодержавия, заданной членами Св. синода в первые дни и недели весны 1917 г.
Всё же одному из писем, подобному упомянутым, на Поместном соборе был дан ход. Оно было написано 15 ноября 1917 г. крестьяном Тверской губернии М.Е. Никоновым и адресовано архиепископу Тверскому Серафиму (Чичагову). Письмо начиналось словами: "Высокопреосвященнейший Владыко, прошу Вашего Святительского благословения для передачи сего послания Святейшему Всероссийскому Собору". Таким образом, фактически оно являлось посланием Поместному собору. Владыка Серафим, соответственно, и вынес его на рассмотрение высшего органа Русской церкви.
В письме М.Е. Никонова среди прочего содержались и оценки действий иерархии в период Февраля 1917-го. Автор говорил: "[…] Нам думается, что Святейший Синод сделал непоправимую ошибку, что преосвященные [11] пошли навстречу революции. Неведомо нам сей причины. Страха ли ради Иудейска [12]? Или по влечению своего сердца, или по каким-либо уважительным причинам, но всё-таки поступок их в верующих произвёл великий соблазн, и не только в православных, но даже в среде старообрядцев. Простите меня, что коснулся сего вопроса – не наше дело о том обсуждать: это дело Собора, я только поставил на вид народное суждение. В среде народа такие речи, что якобы поступком Синода [13] многие здравомыслящие люди введены в заблуждение, а также многие и в среде духовенства. […] Православный русский народ уверен, что Святейший Собор в интересах Святой матери нашей церкви, отечества и Батюшки Царя, самозванцев и всех изменников, поругавшихся над присягой, предаст анафеме и проклятию с их сатанинской идеей революции. И Святейший Собор укажет своей пастве, кто должен взять кормило правления в великом Государстве. […] Не простая же комедия совершаемый акт Священного Коронования и помазания Святым миром царей наших в Успенском Соборе [Московского Кремля], принимавших от Бога власть управлять народом и Тому Единому отдавать ответ, но никак не конституции или какому-то парламенту". Оканчивалось послание словами: "Всё вышеизложенное, что здесь написал, не моё только личное сочинение, но голос православно-русского народа, стомиллионной деревенской России, в среде которого нахожусь я" [14].
Письмо было передано владыкой Серафимом в Соборный совет, на котором оно было рассмотрено 23 ноября... В делопроизводственной документации "Послание" было охарактеризовано как "…о предании анафеме и проклятию всех изменников родины, надругавшихся над присягой, и о принятии мер к побуждению пастырей Церкви соблюдать требования церковной дисциплины". Соборный совет препроводил "Послание" для рассмотрения в отдел "О церковной дисциплине" [15]. Председателем этого отдела в то время был митрополит Киевский Владимир, 25 января 1918 г. убитый в Киеве неустановленными людьми (не без содействия насельников Киево-Печерской лавры) [16].
Приблизительно через два месяца после опубликования советского декрета "Об отделении церкви от государства и школы от церкви" от 20 января (2 февраля) 1918 г. [17], в рамках соборного отдела "О церковной дисциплине" было создано специальное структурное подразделение – IV подотдел. В его задачу входило рассмотрение нескольких вопросов, первым из которых – "О присяге Правительству вообще и бывшему Императору Николаю II-му в частности" [18]. 16 (29) марта 1918 г. в московском епархиальном доме состоялось первое, организационное заседание этого подотдела. Помимо его председателя – протоиерея Д.В. Рождественского и секретаря В.Я. Бахметьева присутствовало ещё 6 человек. Второе (первое рабочее) заседание подотдела проходило 21 марта (3 апреля) 1918 г. На нём присутствовало 10 лиц духовного и мирского званий [19]. Был заслушан написанный ещё 3 октября 1917 г. доклад отделу "О церковной дисциплине" священника Василия Беляева – члена Поместного собора по избранию от Калужской епархии. В нём затрагивались по существу те же проблемы, что и в письме М.Е. Никонова: о присяге и клятвопреступлении православных в феврале-марте 1917 г. Доклад был следующего содержания:
"Революцией вызваны такие явления, которые, оставаясь в плоскости церковно-гражданской, крайне смущают совесть верующих. К таким явлениям в первую очередь нужно отнести присягу на верноподданство бывшему императору Николаю II. Что этот вопрос действительно волнует совесть верующих и ставит в тяжёлое положение пастырей, видно хотя бы из следующих фактов. К пишущему эти строки в первой половине марта месяца [1917 года] обратилась одна из учительниц земских школ с требованием категорического ответа на вопрос, свободна ли она от присяги, данной императору Николаю II. Если не свободна, то просит освободить с тем, чтобы ей была дана возможность с спокойной совестью работать в новой России. В мае месяце пишущий эти строки имел публичный разговор с одним из старообрядцев, который всех православных называл клятвопреступниками за то, что они, не будучи освобождены от присяги императору Николаю II, признали Временное правительство. Наконец, в сентябре месяце автору доклада поступило от одного из священников следующее письмо: "Смею обратиться к вам, как делегату нашей епархии, нельзя ли Вам возбудить вопрос пред членами Собора об освобождении православных верующих от присяги, данной Николаю II при вступлении его на престол, так как истинно верующие в сомнении относительно этого вопроса".
И в самом деле, вопрос о присяге – один из кардинальных вопросов церковной дисциплины, как вопрос совести в связи с практическим осуществлением гражданских прав и обязанностей. От того или иного решения этого вопроса зависит отношение православного христианина к политике, отношение к творцам политики, кто бы они ни были: императоры ли то, президенты ли?.. И является совершенно необходимым для православно-христианского сознания решить вопросы:
1) Допустима ли присяга вообще в верности правителям?
2) Если допустима, то безгранично ли действие присяги?
3) Если действие присяги не безгранично, то в каких случаях и кем верующие должны быть освобождаемы от клятвы?
4) Акт отречения императора Николая II-го – достаточный ли повод для православных считать себя свободными от данной присяги?
5) Сами ли православные, каждый в отдельности, в известных случаях считают себя свободными от присяги, или же требуется авторитет Церкви?
6) Если требуется авторитет Церкви, то не являемся ли мы клятвопреступниками, как сами себя освободившие от обязательств присяги?
7) И если на нас лежит грех клятвопреступничества, то не должно ли Собору свободить совесть верующих?" [20]
Вслед за докладом о. Василия было зачитано письмо М.Е. Никонова [21]. Возникла дискуссия. В ходе неё прозвучало, что Поместному собору в самом деле необходимо освободить паству от действия верноподданнической присяги, поскольку в марте 1917 г. Св. синод не издал соответствующего акта. Однако были высказаны и суждения иного плана: что решение поставленных вопросов надо отложить до той поры, пока общественно-политическая жизнь страны не войдёт в нормальную колею. Вопрос же о помазанничестве одними членами подотдела был признан "частным вопросом", то есть не заслуживающим соборного внимания, а другими – сложнейшей проблемой, решение которой требует больших интеллектуальных усилий и времени обсуждения. Скептиками была озвучена точка зрения, что разрешение поставленных священником В.А. Беляевым и крестьянином М.Е. Никоновым вопросов не под силу подотделу, поскольку требует комплексного исследования с канонической, юридической и исторической сторон, что эти вопросы относятся скорее не к церковной дисциплине, а к области богословия. Соответственно, поступило предложение отказаться от их разработки. Тем не менее подотделом было решено продолжить дискуссию на дальнейших заседаниях. К ней надлежало привлечь учёных из состава участников Поместного собора [22].
Следующее рассмотрение обозначенных вопросов проходило на четвёртом заседании IV подотдела [23], состоявшемся 20 июля (2 августа). Присутствовало 20 человек – рекордное для IV подотдела число, в том числе два архиерея (преосвященные почему-то не записались в качестве участников заседания). С докладом "О присяге правительству на верность вообще и в частности – бывшему Государю Императору Николаю II-му" выступил профессор Московской духовной академии С.С. Глаголев. После краткого обзора понятия о клятве и значении её с древнейших времён и до начала XX в. докладчик суммировал своё видение проблемы в шести положениях. Последнее из них звучало так:
"При обсуждении вопроса о нарушении присяги бывшему государю Императору Николаю II-му нужно иметь в виду, что произошло не отречение Николая II-го, а свержение его с Престола, и не только свержение его, но и самого Престола (принципов: православия, самодержавия и народности). Если бы государь по доброй воле [24] удалился на покой, то тогда не могло бы быть речи о клятвопреступлении, но для многих несомненно, что в акте отречения Николая II-го момента свободной воли не было.
Факт нарушения присяги революционным путём спокойно приняли: 1) по страху – несомненные консерваторы – некоторая часть духовенства и дворянства, 2) по расчёту – купцы, мечтавшие поставить капитал на место аристократии рода, 3) люди разных профессий и классов, верившие в различной мере в благие последствия переворота. Эти люди (с их точки зрения) ради предполагаемого блага совершили действительное зло – нарушили слово, данное с клятвою. Виновность их несомненна; можно лишь говорить о смягчающих обстоятельствах, если таковые найдутся. […] Отрекался и [апостол] Петр [25], но он принёс достойные плоды покаяния [26]. Нужно и нам одуматься и принести достойные плоды покаяния" [27].
После доклада профессора Глаголева возникли прения, в которых участвовало 8 человек, в том числе оба иерарха. Выступления приходских пастырей и мирян свелись к следующим тезисам:
– Необходимо выяснить вопрос о том, насколько законна и обязательна была присяга на верность императору и его наследнику, поскольку интересы государства иногда находятся в противоречии с идеалами православной веры;
– На присягу надо взглянуть с учётом того, что до отречения государя от престола у нас был религиозный союз с государством. Клятва носила мистический характер, и игнорировать это нельзя;
– В условиях светского характера власти прежде бывшая тесная связь государства с церковью разрывается, и верующие могут чувствовать себя свободными от присяги;
– Лучше наличие хоть какой-то власти, чем хаос анархии. Народ же должен исполнять те требования правителей, которые не противоречат его религиозным убеждениям. Всякая власть будет требовать от народа принесения себе присяги. Церковь должна решить: следует ли восстанавливать присягу в том виде, в каком она была, или нет. Присяга же антихристианской власти незаконна и нежелательна;
– При теократическом характере власти присяга естественна. Но чем далее происходит отдаление государства от церкви, тем присяга нежелательнее;
– Члены Государственной думы в февральско-мартовские дни 1917 г. не нарушили своей присяги. Сформировав из своего состава Исполнительный комитет, они выполняли свой долг пред страной, чтобы удержать начинавшуюся анархию;
– Можно было бы считать себя освобождёнными от верноподданнической присяги лишь в случае добровольного отречения Николая II. Но позднейшими обстоятельствами выяснилось, что это отречение было сделано под давлением. Великий князь Михаил Александрович отказался занять престол также под давлением;
– Любая присяга направлена на ограждение мира и безопасности. После восстановления в России порядка в государственной и общественной жизни пастырям Русской церкви надо бороться с леворадикалами, пропагандирующими идеи ненужности принесения каких-либо присяг. Нужно воспитывать в народе верность присяге;
– Св. синоду ещё в марте 1917 г. следовало бы издать акт о снятии Помазания с бывшего Государя. Но кто осмелится поднять руку на Помазанника Божия? [28]
– Церковь, распорядившись заменить моления об императоре поминовением Временного правительства [29], ничего не сказала по поводу благодати царского помазания. Народ тем самым был сбит с толку. Он ждал указаний и соответствующих разъяснений от высшей церковной власти, но и до сих пор не услышал об этом ничего;
– Церкви повредила её прежняя связь с государством. Народная совесть теперь должна получить указания сверху: считать ли ей себя свободной от прежних присяг, принесённых сначала на верность царю, а потом Временному правительству? связывать или не связывать себя присягою новой власти?
– Если Православие перестанет быть господствующей в России верой, то церковную присягу вводить не стоит.
В выступлении архиепископа Астраханского Митрофана (Краснопольского) прозвучала расхожая с весны 1917 г. точка зрения, что, отрекаясь от престола, государь тем самым освободил всех от верноподданнической присяги. В конце дебатов слово взял епископ Чистопольский Анатолий (Грисюк). Он сказал, что Поместному собору необходимо вынести своё авторитетное мнение по вопросу о присяге императору Николаю II, поскольку следует успокоить совесть верующих. А для этого вопрос о присяге должен быть всесторонне исследован на Соборе.
В итоге обмен мнений было решено продолжить в следующий раз [30].
Пятое заседание IV подотдела состоялось 25 июля (7 августа) 1918 г. Как и все заседания Подотдела, оно не отличалось многочисленностью: присутствовало 13 человек, среди которых один архиерей. Прозвучал доклад С.И. Шидловского – члена Поместного собора по избранию от Государственной думы. (Ранее Шидловский состоял членом III и IV Государственных дум, с 1915 г. являлся одним из лидеров "Прогрессивного блока", а в 1917 г. был и в составе сформированного вечером 27 февраля Временного исполнительного комитета Государственной думы, сыгравшего известную роль в Февральской революции). Выступление лишь косвенно относилось к первоначальному предмету обсуждения. Оно свелось к утверждению, что отречение от престола государя Николая II было добровольным.
В ходе небольших дебатов от епископа Чистопольского Анатолия прозвучало: "Отречение состоялось при обстановке, не соответствующей важности акта. Я получал письма, в которых высказывалось, что отречение, тем более добровольное, должно бы было состояться в Успенском Соборе, например, где происходило и венчание на царство. В отречении в пользу брата, а не сына, заключается несоответствие Основным законам: это противоречит закону о престолонаследии". В другой своей реплике преосвященный указал, что в высочайшем акте от 2 марта говорилось, что отречение императора Николая II было осуществлено "в согласии с Государственной думой" [31]. Однако через некоторое время "Государь был лишён свободы правительством, возникшим по почину той же Думы". Такая "непоследовательность" думцев служила, по мнению владыки Анатолия, свидетельством о насильственном характере передачи власти.
Часть членов подотдела в ходе дискуссии склонялась к мнению о незаконности отречения. На что Шидловский заметил: "Перед Государственной Думой при создавшемся тогда положении открывались два пути: либо, оставаясь на почве строгой формальной законности, совершенно отстраниться от совершающихся событий, никаким образом в её законную компетенцию не входящих; либо, преступив закон, попытаться направить революционное движение по наименее разрушительному пути. Она избрала второй путь и, конечно, была права. А почему её попытка не удалась, это всё выяснит беспристрастная история".
В ответ на поступившее от одного из участников дискуссии (В.А. Демидова) предложение Поместному собору объявить, что православные вправе считать себя освобождёнными от действия верноподданнической присяги, председатель подотдела протоиерей Д.В. Рождественский заметил: "Когда из школы изгонялся Закон Божий или кого-либо из священников сажали в Бутырскую тюрьму, Собор так или иначе реагировал на это. Почему Собор не протестовал при начавшемся издевательстве над государем; разве нарушение присяги не преступно?" [32]. Его поддержал епископ Анатолий, указав, что высочайшие акты от 2 и 3 марта 1917 г. юридически далеко не безупречны. В частности, в них не говорится о причинах передачи власти. Кроме того, владыка дал присутствовавшим понять, что к началу Учредительного собрания великий князь (некоронованный император? – М.Б.) Михаил Александрович мог бы отречься в пользу дальнейших преемников из Дома Романовых. "Коллектив, к которому перешла власть, переданная Михаилом Александровичем, – продолжал епископ Анатолий о Временном правительстве, – изменялся в своём составе, а между тем Временному Правительству давалась присяга [33]. Очень важно выяснить, в чём мы в этом случае согрешили и в чём надо каяться" [34].
Со стороны В.А. Демидова, среди прочего, прозвучало: "Собор не успокоил бы совести многих верующих, если бы не вынес окончательного своего решения по этому вопросу. Церковь венчала Государя на царство, совершала помазанничество; теперь она должна совершить обратный акт, аннулировать помазанничество". На что протоиерей Д.В. Рождественский заметил: "До пленарного заседания Церковного Собора этого доводить не следует. Надо выяснить, что угрожает церкви впереди; не будет ли присяга давлением государства на церковь, не лучше ли от присяги отказаться". По предложению секретаря подотдела была сформирована комиссия для разработки следующих вопросов: "Нужна ли присяга, желательна ли она и впредь, нужно ли её восстановить". В комиссию вошли 3 человека: профессор С.С. Глаголев, С.И. Шидловский и протоиерей А.Г. Альбицкий (последний также ранее состоял членом IV Государственной думы, являясь в ней одним из представителей Нижегородской губернии). На этом заседание было завершено [35].
На сколько г-н С.И. Шидловский – докладчик Подотдела по "царской проблематике" и член соответствующей комиссии – владел обсуждавшейся темой, можно заключить по его вопросу, заданному 9 (22) августа на заседании Подотдела священнику В.А. Беляеву: "Интересует знать, что такое коронование (императора. – М.Б.) и существует ли особый чин[?]". На что от профессора С.С. Глаголева был получен ответ: "Коронование не молебен, а священнодействие высокой важности и значения, совершающееся по особому чину" [36].
В связи с этим, на наш взгляд, представляется в высшей степени парадоксальным: что знал о царском короновании и его религиозном значении тверской крестьянин – то было неведомо члену …высшего органа церковной власти(!)…
Таким образом, первоначальная направленность работы подотдела, заданная докладом священника В.А. Беляева и письмом крестьянина М.Е. Никонова, была изменена. Вопросы из сугубо практической плоскости были переведены в абстрактно-теоретическую. Вместо обсуждения волнующих паству насущных вопросов о клятвопреступлении во время Февральской революции и разрешении народа от действия верноподданнической присяги – началось рассмотрение проблем общего содержания, имеющих к действительности весьма малое отношение.
Шестое заседание подотдела в присутствии 10 человек проходило 9 (22) августа – менее чем за месяц до закрытия Поместного собора. На нём от лица сформированной двумя неделями раньше комиссии, профессором С.С. Глаголевым были изложены "Положения о значении и важности присяги, о её желательности и допустимости с точки зрения христианского учения". (В делопроизводстве IV подотдела текст этого документа не сохранился). Возник обмен мнениями. В процессе его одни выступавшие много говорили о терминологии вопроса: о необходимости отличать клятву (торжественное обещание) от присяги. Другие задавались вопросами о том, допустима ли присяга по евангельскому учению? может ли церковь служить делам государства? в чём отличие государственной присяги от присяги, приносимой в судах? если Поместный собор признает гражданскую присягу недопустимой, а правительство потребует её принесения? Говорилось, что в будущем церемония принятия присяги на верность правителям не должна проходить в церковной обстановке, что в её тексте не следует упоминать Имя Божие. При этом всерьёз ставились вопросы: если правительство потребует внесения в присягу Имени Божия, то как при этом должна повести себя Русская церковь? может ли она пойти на соответствующую уступку власти?
Предлагались на обсуждение и вопросы другого плана: может ли в условиях отделения церкви от государства иметь место священнодействие коронование правителя? а то же – но при освобождении церкви от порабощения государством? или коронование в этих условиях должно быть отменено? допустимо ли коронование при отмене обязательной церковной присяги?
Один из выступавших, говоря о взаимоотношениях церкви и государства, озадачивал слушателей постановкой новой проблемы: "Можно ожидать, что нам придётся пережить ещё пять-шесть [государственных] переворотов. Теперешняя власть решительно порвала всякую связь с Церковью; но возможно появление другой – притом более сомнительного достоинства власти, которая пожелает восстановить союз государства с Церковью. Как быть тогда?"
Практически на все обсуждаемые вопросы звучали доводы и "за", и "против". В целом дискуссия напоминала "игры разума". Понятно, что реалии внутрицерковной, равно как и общественно-политической жизни, были далеки от начавших обсуждаться в подотделе новых проблем.
Весьма примечательны некоторые прозвучавшие тогда высказывания одного из "властителей дум" IV подотдела – С.И. Шидловского. Например: "Теперь мы живём в таких условиях, что вопрос о присяге является несвоевременным, и лучше его не возбуждать. Вопрос же об обязательствах по отношению к императору Николаю II можно считать ликвидированным полностью. До переворота государь был главою Церкви: у него было учреждение, которым он пользовался для проявления своей власти над Церковью [37], как и всякими другими государственными учреждениями. Истинно церковные люди всегда протестовали против того, что[бы] Церковь Православная была органом государственного управления. …Отделение Церкви от государства совершилось, и не следует возвращаться к прежнему положению вещей". В своей последней реплике, поставив под сомнение "старорежимный" взгляд на верноподданническую присягу, он подытожил общее обсуждение вопроса следующим: "Теперь атмосфера [в стране] такая, что не даёт возможности сосредоточиться и заняться отвлечённым обследованием этого вопроса (о присяге вообще и верноподданнической в частности. – М.Б.). Поэтому лучше воздержаться от прямого категоричного ответа на него". Сразу после этих слов подотделом было постановлено: "Продолжить обсуждение и в следующем заседании" [38].
Через день после этого, 11 (24) августа, советской властью была принята и 17-го (30) числа опубликована "Инструкция" по проведению в жизнь декрета "Об отделении церкви от государства и школы от церкви" [39]. Согласно ей, Православная церковь лишалась прав собственности и юридического лица, т. е. она, как централизованная организация, в советской России юридически переставала существовать. И духовенство, среди прочего, лишалось всех прав на управление церковным имуществом. Таким образом, с конца августа Русская церковь оказалась в новых социально-политических реалиях, по причине которых (в первую очередь – из-за отсутствия средств) заседания Поместного собора были досрочно прекращены 7 (20) сентября.
Судя по тому, что в делопроизводственной документации высшего органа церковной власти сведений о седьмом заседании IV подотдела нет, можно заключить, что оно и не состоялось. В "Воспоминаниях" С.И. Шидловского, в которых автор вкратце описал работу названного подотдела, также не говорится об итоге его заседаний [40]. В перечне докладов, заявленных соборными отделами, но не заслушанных Поместным собором, рассматривавшийся в названном подотделе вопрос не значится [41]. Соответственно, что вопрос "О присяге Правительству вообще и бывшему Императору Николаю II-му в частности", с марта 1917 г. волновавший совесть православных, остался нерешённым [42].
Стоит отметить и тот факт, что во все дни (кроме 21 марта (3 апреля)), когда в IV подотделе шло обсуждение первого в его повестке вопроса, члены Поместного собора были свободны от присутствия на общих заседаниях [43]. На основании этого, а также с учётом стабильно малого числа участников обсуждений, можно утверждать, что вопросы, рассматривавшиеся на заседаниях названного подотдела, для большинства соборян [44] представлялись или неактуальными, или заслуживающими гораздо меньшего внимания, чем другие проблемы, разрабатывавшиеся в иных структурных подразделениях Собора.
В целом, уход членов Поместного собора от обсуждения поставленных вопросов понятен. За фактическим пересмотром официальной церковной политики в отношении к верноподданнической присяге – следующим шагом мог быть поставлен вопрос о необходимости дезавуирования серии определений и посланий, выпущенных Св. синодом в марте и начале апреля 1917 г. [45] А члены "того самого" состава Св. синода не только составляли руководящее звено Поместного собора, но и стояли у кормила РПЦ: 7 декабря 1917 г. в члены Священного синода (из 13 человек), начавшего работать под председательством патриарха Московского и всея России Тихона (Беллавина), вошли митрополиты Киевский Владимир (Богоявленский), Новгородский Арсений (Стадницкий) и Владимирский Сергий (Страгородский). Все четверо были в составе Св. синода зимней сессии 1916/1917 гг. [46]
Однако вопросы о клятвопреступлении и необходимости освобождения православных от действия верноподданнической присяги остались важными и волнующими паству по прошествии лет. Об этом можно заключить из содержания "Записки" митрополита Нижегородского и Арзамасского Сергия (Страгородского) (с 12 сентября 1943 г. – патриарха Московского и всея Руси). Датированная 20 декабря 1924 г., она называлась: "Православная Русская Церковь и Советская власть (к созыву Поместного Собора Православной Российской Церкви)". В ней владыка Сергий делился своими соображениями о вопросах, которые, по его мнению, необходимо было вынести на рассмотрение ближайшего Поместного собора. Среди прочего, он писал: "Соборные рассуждения […], мне думается, непременно должны коснуться и того чрезвычайно важного для верующих факта, что огромное большинство теперешних граждан СССР православно-верующих связано было присягой на верность царственному тогда (до марта 1917 г. – М.Б.) императору и его наследнику. Для неверующего, конечно, в этом нет никакого вопроса, но верующий не может (да и не должен) к этому так легко относиться. Клятва именем Божиим для нас есть величайшее обязательство, какое только мы мо
0
0
