Писать правдиво - вовсе не значит
писать объективно или учитывая мнение
обеих сторон, напротив, стремление к
правдивости основано на безкорыстной
субъективности.
Кнут Гамсун[/b]
Учитывая, с одной стороны, высокий интерес к отечественному прошлому, а с другой, острую борьбу, идущую на страницах исторических исследований, за будущее России и Русского народа, странным было бы, если бы такая личность, как Г.Е. Распутин, Друг последних Царя и Царицы, остался бы обойденным вниманием.
В условиях вполне объяснимого скепсиса читателей по отношению к трудам историков (как правило, готовых переписывать наше прошлое так, как прикажут или даже намекнут) более востребованными являются книги, независимые от современной конъюнктуры. Потому устойчивый спрос на воспоминания современников вполне объясним.
Тиражи подобных книг уходят с прилавков магазинов если и не моментально, то все-таки достаточно быстро.
Что касается мемуаров о Г.Е. Распутине, то нельзя сказать, что сборников таких не было.
Правда, трудно назвать эти опыты удачными. Как это видно из названий первых подобных книг («Житие блудного старца Гришки Распутина»i, «Святой ч... Тайна Григория Распутина»ii), они вполне предсказуемо шли в фарватере скандально известных романа Валентина Пикуля «У последней черты» и кинофильма Элема Климова «Агония». Если первый вышедший в 1990 г. сборник включал грязную клеветническую книгу Илиодора, воспоминания убийц старца - князя Юсупова и Пуришкевича, бульварные книжонки И. Ковыля-Бобыля и П. Ковалевского, то состав второго, напечатанного в следующем году, кроме перечисленных, пополнили воспоминания Дворцового коменданта Воейкова, воспитателя Царских Детей Жильяра, французского посла Палеолога, английского дипломата Бьюкенена, Арона Симановича и Джанумовой, а кроме того, материалы Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства и даже «Мои мысли и размышления» самого Григория Ефимовича.
Новым этапом стал выход в 1997 г. в Москове в издательском центре «ТЕРРА» и «Книжной лавке - РТР» четырехтомника «Григорий Распутин. Сборник исторических материалов» без обозначения тиража. По словам его составителя В. Крюкова, он «содержит все сколько-нибудь ценные, известные и малоизвестные российскому читателю воспоминания и документы людей, наблюдавших "старца" в доступной близи».
Через три года в другом московском издательстве вышел перевод книги Эльвиры Ваталы, в которой жизнь Г.Е. Распутина иллюстрировалась цитатами из мемуаров его современников или статей и брошюр, увидевших свет в основном в годы революцииiii. Вопреки заявленному в авторском предисловии («Те читатели, которые интересуются только "клубничкой" из жизни Распутина, не должны читать эту книгу») она опять-таки была о том самом. Составитель ее, польская писательница, не сумела (или не захотела?) преодолеть огромную силу инерции. Ту, о которой в свое время писала А.А. Вырубова: «Распутин! Сколько написано книг, брошюр, статей о нем! Кажется всякий, кто умел владеть пером, изливал свою ненависть против этого ужасного имени!»iv
Те, кто искренне хотел узнать правду, поняли, что публикация всего подряд, без разбора ни к чему путному привести не могла. Требовалась критика источников. Первыми такую попытку предприняли земляки Григория Ефимовича. Публикация малоизвестных материалов (редких газетных и журнальных статей и документов из московских, тобольских и тюменских архивов)v сопровождалась составлением аннотированной библиографииvi.
И все-таки поворотным пунктом в изучении биографии Г.Е. Распутина стали работы православных исследователей. Первым их результатом стало публичное выступление духовного писателя А.А. Щедрина (Николая Козлова) 17 июля 1989 г. с докладом, в котором впервые правдиво был раскрыт духовный облик Друга Царственных Мучеников. Андрей Алексеевич стал также первым публикатором духовного наследия Г.Е. Распутина-Нового в современной России. Так, он впервые переиздал все прижизненные брошюрки Григория Ефимовича и хранившиеся в архивах неопубликованные его текстыvii.
Люди верующие в разное время и при разных обстоятельствах понимали и принимали дух этих внешне невзрачных книжек. Этому не препятствовала даже клевета на их автора, которая буквально ни на минуту не прекращалась. Скорее, это несоответствие реальных слов (текста) и россказней об их авторе заставляли этих людей задуматься.
Глава Братства преподобного Германа Аляскинского в Америке и сотаинник о. Серафима (Роуза), игумен Герман (Подмошенский), вспоминая о времени своего послушничества, так писал о своем общении с архимандритом Владимiром (Сухобоком, 1922†1988), человеком оптинского духа, библиотекарем Св.-Троицкого монастыря в Джорданвилле: «Однажды утром я пришел в канцелярию, где работал рядом со столом о. Владимiра. Благословив меня, он подает мне маленькую старинную брошюрку о посещении Святой Земли каким-то сибирским странником. Брошюра была отпечатана перед самой революцией и написана тепло и радостно, я был доволен. Отец Владимiр говорит: "Ты знаешь, кто автор ее?" Оказывается, она была написана Григорием Новым Распутиным. Я отшатнулся, оттого что он у всех пользовался дурной славой и, конечно, я был такого же убеждения, и поразился, как мог о. Владимiр положительно отнестись к такому всеми признанному мерзавцу. Но вдруг вспомнил, что все вышеупомянутые праведники были также тяжко осуждены запутавшимся светским бездушным обществом либералов. Вспомнил я и несправедливое отношение к Государю Николаю Второму в американском обществе, которое коробило меня в годы моей учебы в гимназии. И принял мнение о. Владимiра к сердцу, хотя должен был молчать»viii.
А вот мнение архимандрита Тихона (Шевкунова), настоятеля Сретенского монастыря в Москве: «Когда я был послушником в Псково-Печерском монастыре, мне было дано послушание разбирать старинную библиотеку, присланную в обитель. Среди прочих книг мне попалась брошюра, написанная Григорием Распутиным, о его паломничестве в Святую Землю. Эта книга поразила меня. Передо мной предстал глубоко верующий, искренний и чистый человек, способный воспринимать святыню и с благоговением передавать свои впечатления о ней»ix.
Следующим существенным этапом в осмыслении личности Г.Е. Распутина и его роли в Русской истории явилась вышедшая в 2007 г. в петербургском издательстве «Царское Дело» книга «Хроника Великой Дружбы» - первая попытка летописи жизни Григория Ефимовичаx.
Эти издания, а также вышедшие в 2007-2011 г. в серии «Григорий Распутин: расследование» шесть томов еще не завершенного нашего исследованияxi, заставили задуматься над проблемой полноценного правдивого сборника воспоминаний о Царском Друге.
В свое время, издавая книгу о Царице-Мученице, Императрице Александре Феодоровне, мы задавались вопросом: «Те источники, из которых мы черпаем сведения о Ней, - ведь все они уже отравлены ложью. Недаром личная подруга Государыни Ю.А. Ден назвала свою книгу "ПодлиннаяЦарица"»xii.
Для настоящего сборника мы выбрали свидетельства духовно наиболее близких Григорию Ефимовичу лиц - родной его дочери Матрены, А.А. Вырубовой, М.Е. Головиной и Царственных Мучеников. Подчеркнем при этом, что воспоминания М.Г. Соловьевой (Распутиной) и М.Е. Головиной отечественным читателям и даже исследователям по существу не известны. Корпус мемуаров А.А. Вырубовой включает ее воспоминания о духовном отце не только из общеизвестных «Страниц моей жизни», но и из показаний ее ЧСК в 1917 г., интервью американской журналистке Рите Чайлд Дорр, второго извода ее воспоминаний и исключенных самим автором фрагментов из подготовленных к печати в предвоенную пору мемуаров. Наиболее сложными по своему составу являются свидетельства Святых Царственных Мучеников об Их Незабвенном Друге. Их приходилось собирать из самых разных источников буквально по крупицам.
У каждого из перечисленных свидетельств есть свои особенности, которые нам следует учитывать.
***
Первой в 1922 г. опубликовала свои мемуары А.А. Вырубова1. «Те, кто ожидает от меня секретных и интересных разоблачений, вероятно, будут глубоко разочарованы, потому что то, что я расскажу, даже мало интересно. Да что могу сказать я, глупая женщина, когда весь мiр осудил его, и все, кто писал, все "видели своими глазами" или знали из "достоверных источников"? Весь мiр осудил его, подобно тому, как осудил раньше Нерона, Иуду или Пилата. Значит, писать уже более нечего, и для какой цели буду я стараться переменить мнение людей? Но ради исторической правды я должна сказать...»xiii
Титульный лист парижского альманаха «Русская летопись», в котором в 1922 г. были опубликованы мемуары А.А. Вырубовой
А.А. Вырубова обращалась к публике, сильно предубежденной против Г.Е. Распутина. Таково было, по ее словам, «стадное мнение русского общества». И пусть, с высоты сегодняшнего нашего знания многих реалий, она кое-что микшировала, упрощала (всегда ли и сама она была в состоянии всё как следует понять?), но при этом, несомненно, пыталась вызвать понимание, жалость, пробудить чувства добрые... А был ведь еще и террор среды. Она сражалась за Правду, за Тех, Кого любила, в одиночку (в полном окружении), без малейшей поддержки, в обстановке не только ненависти, но и тотального непонимания...
И всё же... «Если я пишу, - заявляла Анна Александровна, - то пишу для выяснения правды и для будущего суда истории...»
Еще в счастливую дореволюционную и даже вовсе волшебную довоенную пору А.А. Вырубова, бывало, обижалась на то, что Государыня, насколько это было возможно, скрывала дружбу с ней. Но на то были весьма веские причины. Царица лучше других понимала силу ненависти окружавшей Трон великосветской черни и старалась, насколько это было в Ее силах, уберечь Свою подругу.
Для того, чтобы лучше уяснить положение дел во Дворце, о котором Вырубова пыталась в 1917 г. рассказать американке («Двор состоял из безчисленных маленьких группировок, у каждой были свои безчисленные сплетни, перешептывания, секреты и планы, большие и маленькие. [...] Человек, живущий при Дворе и не участвующий в этих планах, - скорее исключение, чем правило»xiv), обратимся к дневниковым записям обер-гофмейстерины Императрицы, княгини Е.А. Нарышкиной, относящимся как раз к тому периоду, когда, после переворота 1917 г., сдерживаемые этикетом, чувства обитателей Дворца вырвались наружу.
По словам княгини Е.А. Нарышкиной (11/24.3.1917), флигель-адъютант ЕИВ и личный секретарь Императрицы граф П.Н. Апраксин «больше не может выдержать и завтра уезжает. Он ходил прощаться с Императрицей и сказал, что Ей следует расстаться с Аней Выр[убовой]. Гнев и сопротивление. Держится за нее больше кого бы и чего бы то ни было. Нас спасает корь; но было бы опасно оставлять ее в нашем обществе после выздоровления»xv.
(19.3/1.4.1917): «Я была так далека от них, что не знала близости их отношений. Я принимала ее за экзальтированную простушку, безусловно преданную своим покровителям. Думаю, что она всем руководила сознательно, и что ее влияние было так же сильно на Него [Государя], как на Нее [Государыню]. Во всем это есть оккультизм, мистика, внушение темных сил. С ней никакой компромисс невозможен. Мы совершенно ее игнорируем, но Они проводят у нее всё Свое время и Свои вечера. А к нам заходят от времени до времени, поболтать с усилием о незначительных вещах»xvi.
(22.3/4.4.1917): «Государь сказал Вале [князю В.А. Долгорукову], что Императрица чувствует Себя одинокой, вследствие отъезда [ареста] Ани и Ден. [...] Понятна тревога об участи Ее подруги, но нельзя жаловаться на одиночество, надо плакать о великих бедствиях, накликанных ею. Я считаю, что достаточно доказала свою лояльность и верность»xvii.
(24.3/6.4.1917): «Она [Императрица] недовольна нашими девочками (фрейлинами), что они не бывали у Ани во время ее болезни корью. Я ответила: это потому, что они считали, что она принесла Вам много зла. Рассердилась. "Она Мне всю жизнь отдала, это нехорошо с их стороны; Я не могу им этого простить"»xviii.
Не верится, что всё это вышло из-под пера аристократки (княгини в замужестве и урожденной княжны Куракиной), человека верующего (говеющей и причащающейся, читающей «Добротолюбие», восхищающейся действительно чудесными «Откровенными рассказами странника»)!
Сила зависти и ненависти к А.А. Вырубовой у этих аристократок были столь велики, что вопреки не только правилам хорошего тона, но и элементарной человеческой справедливости, они брали на веру любой (ничем не подтвержденный) слух, лишь бы втоптать имя ненавистной им подруги Государыни в грязь, не замечая, что при этом они мечут комья грязи и в сам предмет ревности. Именно поэтому, между прочим, дневники обер-гофмейстерины были напечатаны в газете Милюкова, с думской трибуны открыто обвинявшего Царицу в измене.
(28.3/10.4.1917): «Говорят, что найденные у Ани бумаги очень компрометирующего свойства и... имеют отношение к военному шпионажу и к достижению мира. Если это правда, то это государственная измена, которая заслуживала бы самой строгой кары»xix.
Всё это, в конце концов, привело княгиню Е.А. Нарышкину к решению покинуть находившихся под арестом Царственных Мучеников.
Однако даже революционный комендант Александровского Дворца, друг Керенского полковник П.А. Коровиченко, которого Е.С. Нарышкина характеризовала весьма своеобразно для княгини («этот человек, который желает добра; убежденный республиканец, он верит, что "мощность движения приведет к лучшему", энтузиаст идей и добытой свободы»), узнав о ее желании оставить Царскую Семью, пытался ее урезонивать (26.4/9.5.1917): «В такой острый и опасный момент мой отъезд будет использован, неправильно истолкован и повлечет за собой новые безпорядки. Если это так, то я всю жизнь себя буду потом упрекать, что подлила еще одну каплю в ту чашу ненависти, которая может из-за этого перелиться»xx.
Даже высылка Царственных Мучеников в Сибирь не смягчила освободившуюся от исполнения своих обязанностей обер-гофмейстерину. Сквозь плач («Проплакала всё утро») - но не о себе ли, не об утерянном ли ею положении? - слышится всё же прежнее, неистребимое: «Выяснилось окончательно: Их везут в Тобольск. [...] Государь очень побледнел и похудел. Императрица владеет Собой и продолжает надеяться! Несмотря ни на что, рада ехать в домашнюю сферу их "dear friend" [Распутина]. И Аня - святая, перед которой следует поклониться. Ничего не изменилось в Ея mentalite! [...] Газеты сообщают о благополучном прибытии в Тобольск в субботу. Какая это должна быть ужасная дыра!»xxi
«Жизнь моей сестры, - свидетельствовал брат Анны Александровны С.А. Танеев, - с самого начала революции была сплошной мукой. Она принуждена была скрываться у разных людей. [...] Возникает вопрос, в чем же была трагическая вина Анны Вырубовой? Ответ окончательный - ее безграничная преданность Царской Семье. В преданности моей сестры помимо ее искренней любви и привязанности присутствовало еще понимание обязанности каждого русского гражданина по отношению к Монарху и Его Семье, понимание, что Монарх и Его Семья - символ всей страны и что всё остальное должно быть вокруг Их. Если человек совершенно убежден в правоте своих поступков, это создает в душе покой и неуязвимость для чужой критики. Моя сестра, несмотря на все пройденные страдания и унижения, освободила душу свою от всякой злобы, упреков до самых последних дней своих и обрела свободу»xxii.
Но и после этого ее не оставляют в покое...
«Моя сестра, - продолжает С.А. Танеев, - в своих мемуарах говорит: "Я слышала, что я родилась в Германии и что меня выдали замуж за русского морского офицера, чтобы затушевать мою национальность. Я читала, что я сибирская крестьянка, привезенная для восхваления Распутина". Подобная небылица проникла даже в мемуары фон Бюлова. Он пишет, что Анна Вырубова была женщина "класса Распутина". Подобные сплетни о моей сестре показывают полное незнание или злостную ложь. Опровергнуть это можно только генеалогическими данными, что я проделал в конце моих воспоминаний. Главные обвинения были, что по своему происхождению она не имела права быть при Дворе, второе (во время войны), что она была немецкого происхождения и принимала во внимание интересы врагов. Эти ложные обвинения подхватывали политиканы и даже некоторые люди из общества, которые в своей ненависти забывали, что знали ее с детства. Всё это привело к убийству Распутина, сибирского мужика, группой аристократов, утопавших в роскоши и ищущих возбуждающих эмоций»xxiii.
Однако далеко не все в состоянии ее понять даже здесь и сейчас. Мы не будем тут говорить о преподавателях Московских духовных школ, которые безстыдно пишут о лесбийской связи между Государыней и Ее фрейлинойxxiv. Святые для них не в счет. Однако - подумайте! - именно девственность Вырубовой, установленная ЧСК Временного правительства, является для наставников будущих православных священников доказательством постыдного порока!
Но довольно о болящих, поговорим о другого рода исследователях (даже, если угодно, следователях). Пусть внешне они и не переступают черты, но зато какой подтекст!
«...Назвать ее человеком выдающегося и глубокого ума, - пишет о А.А. Вырубовой числящийся монархистом П.В. Мультатули, - не представляется возможным. [...] Человек с добрым сердцем, безусловно преданная до самопожертвования Царской Семье, отзывчивая на чужую боль, безсребренница, Вырубова в то же время была эгоистична, капризна, легкомысленна и легко попадала под разные влияния. [...] Вырубова, конечно, не обладала ни тем великодушием, ни той широтой души, ни тем смирением, каким обладала ее подруга - Государыня Императрица. Особенно это видно по совершенно разному отношению к России и революции. Вырубова, после всего с нею происшедшего, озлобилась не только на революционеров, но и на всю Россию. [...] ...Вырубова не могла подняться до уровня Императрицы. Ее одолевали эмоции, среди которых преобладали любовь к Царской Семье и ненависть к февралистам. [...] Но, судя по всему, Вырубова мало прислушивалась к советам Государыни»xxv.
Приведенные нами слова до неприличия (исключая, возможно, некоторые нюансы) похожи на отзыв об Анне Александровне масона, оккультиста, гомосексуалиста и убийцы Г.Е. Распутина - князя Ф.Ф. Юсупова: «Вырубова не была достойна дружбы Императрицы. Несомненно, ее привязанность, искренняя или нет, была далека от безкорыстия. Это привязанность лица низшего и раболепного к безпокойной и болезненной Государыне, Которую она старалась изолировать, возбуждая подозрительность ко всем окружавшим Ее. Близость к Императрице уже создавала Анне Танеевой привилегированное положение, но появление Распутина открыло ей новые горизонты. Она, конечно, была слишком ограниченна, чтобы иметь собственные политические цели. Но желание играть роль влиятельной персоны, пусть только посредницы, опьяняло ее»xxvi.
Однако рассуждения П.В. Мультатули - лишь прелюдия к более важной, по его мнению, теме:фрейлина Царицы и большевики.
«Вообще отношения Вырубовой и большевиков, - пишет он, - не так просты, как может показаться. Вырубова в своих воспоминаниях отмечает, что чем крепче становится влияние большевиков в Петрограде, тем легче становится ее пребывание в тюрьме. Это было неслучайно. [...] Именно при большевиках разворачивается активная деятельность Вырубовой по оказанию помощи Царской Семье. Вообще о первых месяцах большевицкой власти Вырубова вспоминает скорее положительно, чем отрицательно. [...] По всей вероятности, большевики поначалу ей казались куда предпочтительней, чем февралисты. Для нас важны именно эти настроения Вырубовой. Безусловно, [...] они не были связаны с ее "большевизмом", и тем более с ее "злыми намерениями" в отношении Царской Семьи»xxvii. И на том, как говорится, спасибо. Но все-таки, заметим: слова, заключенные автором в кавычки, не случайны. Настроения Вырубовой «кажутся» Мультатули «странными»: «...Именно весна-лето 1918 года были периодом большевицкого геноцида против русского народа, массовых убийств целых слоев населения, массовых грабежей имущества, периодом развязывания гражданской войны»xxviii.
Однако вся эта «конспирология» выстроена на пустом месте. Еще в 1997 г. нам приходилось писать об общении Великого Князя Михаила Александровича и Великого Князя Павла Александровича с большевиками в самом их логове - Смольном и об освобождении Князя Императорской Крови Гавриила Константиновича с помощью известного чекиста, масона и сатаниста Бокияxxix. С тех пор различными исследованиями зафиксировано немало фактов подобного рода, свидетельствующих об общении и даже доверии к пришедшим к власти большевикам, по крайней мере в первые годы их правления, со стороны монархистов-черносотенцев (помимо пресловутого Пуришкевича). Да и вообще Петру Валентиновичу не мешало бы ознакомиться с исследованиями его земляка, профессионального историка А.В. Островскогоxxx и ученых, объединившихся вокруг выходившего под руководством последнего альманаха «Из глубины времен». Это помогло бы ему преодолеть существующий в его сознании искажающий действительность черно-белый мiр.
Далее, конечно же, всплыла тема общения А.А. Вырубовой с писателем М. Горьким. «Будучи больной, одинокой и слабой женщиной, - отмечает П.В. Мультатули, - Вырубова, естественно, стремилась найти опору и покровительство, всегда ей оказываемые Государем и, в особенности, Государыней. Эту опору и покровительство Вырубова неожиданно нашла в большевицких и околобольшевицких кругах. Выпущенная, как она считала, по доброй воле большевиков, Вырубова вскоре нашла покровительство у писателя Горького, который в то время был личным другом Ленина. [...] Вырубова, в силу своей некомпетентности в политических вопросах и в силу своей легкомысленности, не знала, кто такой Горький. [...] Вырубова не понимала, что своим сочувствием Горький вольно или невольно, вовлекал ее в политические игры, делал (мог бы сделать, но где доказательства, что сделал? - С.Ф.) всю ее деятельность по оказанию помощи Царской Семье подконтрольной большевикам. [...] Безусловно, искреннее стремление помочь Царской Семьей втягивало Вырубову всё больше и больше в большевицкие планы под сладкие речи Горького»xxxi.
Но за помощью к Горькому, заметим, обращались даже такие многоопытные женщины, как морганатические супруги Великих Князей Павла Александровича и Михаила Александровича, а также Князя Императорской Крови Гавриила Константиновича.
Княгиня О.В. Палей несколько раз приходила к пролетарскому писателю просить за Великого Князя Павла Александровича, сидевшего в Петропавловской крепости. Характерен конец одного из разговоров:
«- А вы часом не родственница поэту Палею?
- Родственница. Мать.
Он нервно повернулся на бок, ударил кулаком по подушке и буркнул:
- Надеюсь, он жив. У меня его письмо.
- У вас?! Его письмо?! - вскричала я. - Умоляю, покажите! Я так безпокоюсь! Прошу вас!
Он еще побледнел.
- Не могу. И потом, письмо литературное, поэта к поэту. Для вас там никаких новостей.
- Но когда оно послано? До июльского побега или после? - допытываюсь я.
- Не знаю. Но все равно показать не могу.
Настаивать было безполезно. [...] От начала до конца всё было ложью»xxxii.
Это только потом, в эмиграции, потеряв мужа и сына, княгиня смогла более или менее адекватно оценить недюжинные способности Горького: «Вот он, злой гений России. Вернее, дух искуситель, потому что и впрямь умел со слезой описать нищету народа и тиранию Самодержавия»xxxiii.
П.В. Мультатули умудрился даже поставить в укор А.А. Вырубовой факт сохранения ею писем Царственных Мучеников: «...Не сохранилось ни одного письма Вырубовой Царице, зато имеется множество писем Царицы Вырубовой. Объясняется это просто: Государыня уничтожала все письма Вырубовой и просила ее делать то же самое со своими письмами. "Ни одного твоего письма не оставляю, - писала Императрица, - всё сожжено - прошедшее как сон!" К счастью для потомков, Вырубова не вняла этому совету [какому именно?!! - С.Ф.] Императрицы, и письма Ее сохранила. Но эта объективная заслуга Вырубовой перед будущими поколениями могла обернуться тяжелыми последствиями как для Царской Семьи, так и для самой Вырубовой. Вряд ли Вырубова, сохраняя письма, задумывалась о будущих поколениях. Вряд ли также она готова была подвергнуться новым репрессиям из-за тобольских писем. Тем не менее, она их сохраняла. Напрашивается один [sic!] вывод: значит, Вырубова не боялась их сохранять, а это, в свою очередь, означает, что у нее был на этот момент надежный защитник. Кто же это мог быть? Скорее всего, этим защитником был Максим Горький. [...] ...Мы смело [sic!] можем предположить, что Вырубова показывала Горькому и письма Императрицы. А если предположить [sic!], что Горький передавал содержание этих писем своим большевицким друзьям, то нечего и говорить, что последние были в полном курсе дел в "Доме Свободы" и могли смело контролировать положение. О том, что Вырубова предавала гласности письма Государыни, свидетельствует и М.Г. Распутина [...] Таким образом, все действия Вырубовой, скорее всего, изначально контролировались большевиками, что делало освобождение Царской Семьи невозможным»xxxiv.
Первая публикация писем Царственных Мучеников А.А. Вырубовой в альманахе «Русская летопись» (Кн. IV. Париж. 1922)
0
0
