Неустройства России проистекают во многом от умственной смуты, препятствующей её возрождению. Это состояние как некий дурман, уродует сознание даже искренних патриотов. Один историк почему-то нарёк Столыпина «отцом русской революции», хотя известно, что этот выдающийся политик всеми силами стремился модернизировать царскую Россию, вдохнуть в неё новую жизнь. Другой специалист противопоставил «великана Сталина и пигмея Столыпина», зачем-то «столкнув лбами» крупнейших отечественных исторических деятелей вместо того, чтобы увидеть у них общее.
Тем более, что Ленин, главнейший вождь радикалов, однозначно связывал фигуру Столыпина с контрреволюцией. Он ужасался «победе» реформатора России, снимавшего с повестки дня курс на революционную ломку царского законного строя. После подавления Столыпиным первой революции Ленин, скрывшийся в швейцарской эмиграции, даже подумывал перенести свою деятельность по подготовке «земшарного» коммунистического переворота в США.
Впрочем, не только радикалы разных тонов как действующие политики точно опытно знали о контрреволюционности Столыпина. Об этом говорили и лучшие представители русской национальной мысли. В.В. Розанов так сказал о спасительном «народном» курсе Столыпина после его трагической гибели: «П.А. Столыпин крупными буквами начертал на своём знамени слова “национальная политика”. И принял мучение за это знамя». В Столыпине ценили «не программу, а человека… вставшего на защиту, в сущности, Руси». Все «чувствовали, что злоба [против Столыпина] кипит единственно оттого, что он не жертвует Россию – партиям».
Бывший революционер Л.А. Тихомиров писал незадолго до революции: «Загубила… эта никуда не годная “интеллигенция”, ничего не знающая, кроме “прав человека и гражданина”, да жалованья на партийной, общественной и казённой службе <…> Завёлся “раз в жизни” человек, способный объединить и сплотить нацию, и создать некоторое подобие творческой политики – и того убили!» Уникальность Столыпина, по Тихомирову, была в том, что «это был ум с характером гениальности». Во всех высказываниях всего этого круга первостепенных мыслителей обращает на себя внимание на отсутствие у них зауженного классового, идеологического подхода, из оков которого до сих пор не могут вырваться критики Столыпина.
Россия давно поняла, что миссия Столыпина была общенациональной. Так ещё до Революции 1917 г. передовая мысль стала говорить о Столыпине, как выдающемся политике-практике, стремившемся разрешить глобальную проблему модернизации России без ущерба для перспектив её самостояния, главным залогом которого является законная власть, которой присягнул народ. Так ставили вопрос ещё Карамзин в «Записке о Древней и Новой России» и Пушкин в «Борисе Годунове», написанных, соответственно, за сто и восемьдесят пять лет до трагического выстрела террориста, оборвавшего земную жизнь Столыпина. Беда нашей политической и общественной элиты, царской, интеллигентской, да и советской в том, что она не желала слышать мудрых предостережений. Боюсь, что эта отрицательная традиция унаследована постсоветской элитой, что грозит России новыми потрясениями. Ради ложного плюрализма наши верхи будут слушать даже чуждого во всех отношениях русофоба З. Бжезинского, которого пригласили на очередной Ярославский форум 2011 года! Только вопиющий русский глас, призывающий жить своим умом и сердцем, всё никак не услышат.
Цитируя Священное Писание, Столыпин призывал II Думу ценить законность верховной власти, скрепляющей великое государство, правомерность её граждански-свободных инициатив, как капитальное достояние всех: «Остановитесь, господа, на том соображении, что государство есть один целый организм и что если между частями организма, частями государства начнется борьба, то государство неминуемо погибнет и превратится в “царство, разделившееся на ся”». Столыпин, как типичный консерватор-самобытник, стремившийся к органическому, естественному развитию гражданской свободы в обществе, выступал, таким образом, против механического конструирования «неизвестной государственности», призывая опереться на нравственный «капитал» царской России.
Главным для него было сохранение Христианской государственности, в которой всегда жила православная Россия. Сами аграрные преобразования были для него пусть основным средством, но средством социально-экономической политики, направленным на осуществление высшей цели – укрепления спасительного нравственного единства Великой России. Ключевым для уяснения всеобъемлющего credo Столыпина является его первая программная речь во второй Думе. Он говорил: «Государство… не может отойти от заветов истории, напоминающей нам, что во все времена и во всех делах своих русский народ одушевлялся именем Православия, с которым неразрывно связаны слава и могущество родной земли». Премьер, таким образом, подчеркивал, что Россия не должна изменять главному своему духовному устою, на котором зиждется его христианская государственность. Политик говорил, что правительство это «твердо» установило: «многовековая связь русского государства с христианской церковью обязывает его положить в основу всех законов о свободе совести начала государства христианского, в котором Православная Церковь, как господствующая, пользуется данью особого уважения и особою со стороны государства охраною». Заканчивая программное выступление, Столыпин снова подчеркнул, что возрождение «великой нашей родины» возможно только при условии, когда Государственная Дума принимает сложившуюся государственность и «чисто русское» правительство, «сознающее свой долг хранить исторические заветы России».
Столыпин имел за спиной исторический опыт Империи, опиравшейся на тысячелетнее развитие российской государственности. Отсюда его твердость и уверенность в собственной правоте. Заканчивая своё знаменитое выступление 10 мая 1907 г. во второй Думе, Столыпин подчеркнул именно это важнейшее обстоятельство: «Противникам государственности хотелось бы избрать путь радикализма, путь освобождения от исторического прошлого России, освобождения от культурных традиций. Им нужны великие потрясения, нам нужна Великая Россия!».
Столыпинский курс подавления революции и обеспечения свободной связи народа с землёй-кормилицей, одобренный царём, привёл к ликвидации тогдашнего государственного безсилия. В народе укрепилась вера в законную власть и её силу, а это всегда залог подлинного развития. Главная ценность для Столыпина – это Историческая Россия, поэтому никакие юридические и социальные доктрины, стремящиеся к демонтажу многовекового русского здания, не могут считаться истинными. Никакой «тонкий» юридизм не должен становиться хитроумным орудием разрушения, – вот основной смысл слов Председателя правительства. Столыпин в Думе изрёк свои знаменитые слова: «Бывают, господа, роковые моменты в жизни государства, когда государственная необходимость стоит выше права и когда надлежит выбирать между целостью теорий и целостью отечества». Это было честно заявленное стремление Столыпина «противопоставить силу» противоправительственному революционному течению. Оно опиралось на давно понятое отечественной мыслью чувство сверхправового характера Русского Царства, созданного «Божественным соизволением», как отмечал суть русского дела ещё Иоанн Грозный.
Курс Столыпина, опиравшийся на веру в сверхправовую силу законного Христианского царства, полностью соответствовал русским народным представлениям о необходимом и возможном в политике. Этого духа народности нам сегодня как раз более всего и недостаёт. Это главная наша беда. Не случайно современный русский писатель вполне традиционно в духе великих предшественников назвал эту проблему «государственной недостаточностью». От неё мы вновь страдаем и ждём сегодня решительного «нового Столыпина».
Суммируем. Современные «патриотические», равно и западнистски-либеральные нападки на Столыпина являются недоразумением, отражением того, что либеральная или марксистская историческая методология, к сожалению, ещё не канула в лету. Именно последняя выставляет на первое место «объективные причины» исторического процесса и суживает деятельность Столыпина в глазах ряда исследователей до рамок лишь «аграрной политики». Зашоренный взгляд на Столыпина, искажающий его великий национальный облик, является частным случаем продолжающихся ошибочных воззрений на природу Революции в России. До сих пор она с подачи идеологов типа Маркса или Милюкова воспринимается как следствие то ли социально-экономических, то ли политических «противоречий» царской России. Тот капитальный факт, что она явилась воплощением новой безбожной и безродной веры нашей пассионарной интеллигентской элиты, рвавшейся сесть на законное царское место, до сих пор сознаётся слабо. «Воля к власти» новых групп людей – это самостоятельный фактор в политике, о котором хорошо знали Достоевский, Розанов и Столыпин, наряду с их современником немцем Ницше, но до сих пор не ведают многие журналисты и даже учёные, всё ищущих «классовые корни» перемен.
И последнее. По сути, безчестно противопоставлять великих государственных мужей, какими явились Столыпин и Сталин. Здесь даже не столько логическая ошибка постановки на одну доску первого министра, призванного к службе верховной властью, и полномочного императора (пусть невиданного прежде типа). Это ошибка нравственная и национальная, по крайней мере, для русских исследователей прошлого. По сути, затушёвывается как раз единство служения этих двух великанов из разных, хотя и близких по времени эпох одного и того же Отечества. В лучший свой период Сталин поднялся до сознания не классового, а общенационального характера своей миссии, что было всегда характерно для Столыпина.
Сравним два высказывания этих людей, сами имена которых «сильные» и ассоциируются со столпом и сталью. Нам бы задуматься об их синтезе, дабы наш российский столп не прогнил. Столыпин стремился преодолеть классовую солидарность западно-российского дворянства во имя общерусских целей. Выступая в последний раз в Думе о законе, гарантировавшем национальные интересы при введении земства на Западе России, Столыпин заявил: «В этом законе проводится принцип не утеснения, не угнетения нерусских народностей, а охранения прав коренного русского населения, которому государство изменить не может, потому что оно никогда не изменяло государству и… всегда стояло на западной нашей границе на страже русских государственных начал». Такое видение приоритетов, которые «не утесняют», но гарантируют и общее полиэтническое развитие России Столыпин назвал «основой русской политики» и «предметом нашей веры».
Сталин также имел великий повод отметить тот факт, что интересы русского народа должны быть учтены. В 1945 г. на приёме в Кремле в честь командующих войсками Красной Армии он сказал: «Я поднимаю тост за здоровье русского народа не только потому, что он заслужил в этой войне общее признание, как руководящей силы Советского Союза <…> но и потому, что у него имеется ясный ум, стойкий характер и терпение. У нашего правительства было не мало ошибок <…> Иной народ мог бы сказать Правительству: вы не оправдали наших ожиданий, уходите прочь, мы поставим другое правительство, которое заключит мир с Германией и обеспечит нам покой. Но русский народ не пошёл на это, ибо он верил в правильность политики своего Правительства и пошёл на жертвы, чтобы обеспечить разгром Германии. И это доверие русского народа Советскому правительству оказалась той решающей силой, которая обеспечила историческую победу…».
Наша политика только тогда будет успешной и победной, когда она народна. Это доказали исторические герои, о которых только что шла речь. Безспорно, у них можно и нужно отыскивать ошибки, чтобы их не повторять.
Столыпин, лично религиозный человек, очевидно, недооценивал всю глубину духовного падения царской России, которая и в лице правящих слоёв, да и в рядах простого люда в массе своей отвернулась от Русского Бога и «изменила вере». Отсюда проистекало недостаточное внимание премьера к нуждам господствующей Церкви и проблеме возрождения Патриаршества. Исключенный семинарист Сталин, как одно из мощных личных подтверждений этой измены Руси вере, сумел, тем не менее, многие из ошибок прежних господствующих классов преодолеть именно в духе народности. Он, например, не болел сребролюбием и подражательным чужебесием (...), а также как Столыпин все свои надежды связывал с Россией, пусть советской. Это лучшее у наших великих государственных мужей прошлого и должно нами наследоваться во имя будущего великой страны.
Не будем разрубать единое тело родной истории, противопоставляя один период другому. Гораздо честнее, патриотичнее и конструктивнее видеть её единство, проблемы и достижения, извлекать из неё уроки.
В.Н. Шульгин[/b][/i]
0
0
