Выборы 1912 года. Национальный съезд Республиканской партии в Чикаго (июнь 1912 г.) выдвинул своим кандидатом в президенты У. Тафта. Через полтора месяца, собравшись в том же Чикаго, республиканские сторонники Рузвельта поддержали кандидатуру своего кумира на пост президента от прогрессист-ской партии, ставшей известной как Партия «сохатого» (Bull Moose Party). Это название партия получила после того, как Рузвельт в ответ на вопрос о самочувствии заявил, что он «здоров, как сохатый». Предвыборная платформа «прогрессистов» («Контракт с народом») требовала пересмотра таможенных тарифов, более строгого контроля над деятельностью монополий, права голоса для женщин, запрещения детского труда, установления предельного минимума заработной платы для работающих женщин (в контингенте рабочей силы они составляли уже более 21%). Учитывая, что прорузвельтовской фракции республиканцев предстояло столкнуться с мощной, давно сложившейся политической машиной, возглавляемой и направляемой косной структурой партийного «боссизма», прогрессисты направили все свои усилия на ее разрушение. В платформе, выдвинутой сторонниками Рузвельта, фигурировало, в частности, требование о лишении права голоса продажных политиков.
Демократы, наблюдавшие со стороны за внутрипартийными распрями между республиканцами, с оптимизмом оценивали свои шансы на победу в избирательной кампании 1912 г. Партийные боссы стремились использовать раскол среди республиканцев в свою пользу. Главная задача состояла в том, чтобы найти кандидата, способного завоевать большее количество голосов, чем Тафт или Рузвельт. Опасения республиканцев, что кандидатом от Демократической партии станет бывший профессор Принстонского университета, губернатор штата Нью-Джерси Вудро Вильсон, подтвердились. Платформа партии, утвержденная съездом, мало чем отличалась от предвыборных документов прошлых лет. Стране была предоставлена возможность избрать нового президента из числа не двух, а трех основных претендентов.
Изменения в социальном составе американского электората. На исход президентских выборов 1912 г. оказали влияние внутриполитические события последних лет, в результате которых произошли серьезные изменения в социальном составе американского электората. На протяжении 30 лет в обществе шел процесс, который можно было назвать регрессивным. Годы после окончания Гражданской войны были отмечены попытками либерально настроенных политических деятелей (в том числе и на уровне правительства и конгресса) добиться позитивных сдвигов в обеспечении гражданских прав чернокожего населения. Однако в 90-х гг. XX в. в американской политической среде стали активно распространяться «джингоистские» теории, основанные на утверждениях о расовой «неадекватности» и неспособности к самоуправлению цветного населения стран, ставших объектом империалистических интересов США. Распространение этих теорий не могло не отразиться и на отношении белых американцев к недавним рабам. Не нашедшие себе места в сельской местности южных штатов негры устремились в крупные города Юга США, а также на Север и Запад страны, где встретились, однако, с аналогичными проявлениями дискриминации и откровенного расизма.
Отношение к «черным изгоям», носившее, по существу, общенациональный характер, отразилось и на платформе «прогрессистов», во многом разделявших взгляды Рузвельта — одного из основных теоретиков «джингоизма». Содержавшееся в платформе требование лишения права голоса лиц определенной категории включало наряду с коррупционерами и «лиц, признанных безответственными». К последней категории были причислены американские негры (особенно в южных штатах), а в других штатах — недавние иммигранты.
В течение первых 15 лет XX в. в Соединенные Штаты Америки иммигрировали св. 13 млн человек. Основную массу иммигрантов составили выходцы из Италии, России, Польши, Греции и Балканских стран, а также из Японии и Мексики. После окончания русско-японской войны особенно активизировалась иммиграция японцев, оседавших в основной своей массе в Калифорнии: их число увеличивалось ежемесячно на тысячу человек, что дало основание коренным американцам говорить о наличии «желтой опасности». Достигнутое между США и Японией в 1907—1908 гг. «джентльменское соглашение» об ограничении японской иммиграции в США свело к минимуму число приезжающих в Северную Америку японцев, но им было разрешено селиться в неограниченном количестве на Гавайских островах. Принятым в 1924 г. Законом об иммиграции (Johnson—Reed Immigration Act) наплыв иммигрантов в США был жестко квотирован. В результате принятия этого закона, дополненного в 1929 г. еще одним законом аналогичного характера, ежегодное количество иммигрантов, приезжающих в США, было ограничено 150 тыс. человек. В основу новой системы был положен принцип национального происхождения иммигрантов — количество въезжающих из каждой страны лиц определялось квотой в 2% от численности уже проживающих в США выходцев из этой страны.
Практически все штаты США приняли в 1890—1920 гг. законы, требовавшие личную явку всех избирателей на регистрацию с предъявлением документов, которые подтверждали время постоянного проживания в стране не менее пяти лет, и устанавливали значительный временной разрыв между регистрацией и получением права голоса. В ряде штатов, включая Нью-Йорк, законы требовали сдачи экзамена на знание английского языка и истории Соединенных Штатов Америки, клятвенного подтверждения того, что заявители не являются анархистами или многоженцами и т. п. В результате ужесточения требований, предъявляемых при регистрации, из числа рядовых избирателей страны оказались исключенными сотни тысяч иммигрантов, чернокожих, а также лиц, занятых на производстве в часы работы регистрационных пунктов. Особенно ужесточились требования, предъявляемые к регистрации избирателей в бывших штатах Конфедерации: если в штате Миссисипи в 70-х гг. XIX в. правом голоса обладали 170 тыс. негров, то в 1900 г. число зарегистрированных чернокожих избирателей составило лишь 1300 человек.
Участившиеся случаи линчевания негров не способствовали гражданской активности чернокожего населения страны — лишь с 1900 по 1910 г. в штатах американского Юга и Среднего Запада подверглись линчеванию более 1300 негров. Естественно, что были лишены права голоса все лица, не имевшие гражданства Соединенных Штатов Америки, — к 1920 г. лишь семь штатов страны предоставляли им право принимать участие в выборах, и именно в этих штатах число иммигрантов было незначительным. Несмотря на начавшуюся в 70-х гг. XIX в. активизацию суфражистского движения в стране, женщины так и не добились в годы президентства Т. Рузвельта предоставления им права голоса в общенациональном масштабе. С новой силой возродилась деятельность значительно разросшегося Ку-клукс-клана, объектами преследования которого стали не только негры, но и католики и евреи, а также все без исключения иммигранты. В результате отмеченных выше событий доля принимающих участие в выборах американцев сократилась с 79% в 1896 г. до 65% в 1904 г. и с тех пор никогда не превышала уровня конца XIX в. Сложившаяся ситуация отразилась на исходе президентских выборов 1912 г., преградив путь на избирательные участки многим потенциальным сторонникам Рузвельта, которые все еще верили «разрушителю трестов».
5 ноября 1912 г. стало днем триумфа Демократической партии. Впервые за последние двадцать лет победу на президентских выборах одержал кандидат от этой партии. Вильсон набрал ок. 6,3 млн голосов, Рузвельт — 4,1 млн, а Тафт — ок. 3,5 млн. Тафт стабильно шел третьим вслед за Рузвельтом, получившим большинство голосов старого республиканского контингента избирателей. Кандидат Социалистической партии Юджин Дебс набрал в результате выборов 1912 г. ок. 900 тыс. голосов. Победа Вильсона была встречена в деловых кругах страны спокойно. Она даже не отразилась на курсе акций на бирже, понижение которых, казалось бы, должно было быть естественной реакцией капитала на приход к власти столь радикально настроенного политического деятеля, каким считался Вильсон.
Внутренняя политика Вильсона. «Во власти произошли перемены» — этими словами начал свою инаугурационную речь новый президент США Вудро Вильсон и далее изложил свое видение происшедших перемен. Из потока искусно построенных общих фраз можно было лишь заключить, что новая администрация намерена пересмотреть таможенные тарифы, соблюдать принцип «справедливого налогообложения», усовершенствовать банковскую и валютную системы страны, упорядочить использование природных ресурсов и усовершенствовать систему здравоохранения.
Уже в первые месяцы своего президентства Вильсон развил бурную деятельность по претворению в жизнь ряда обещанных им в ходе избирательной кампании и зафиксированных в политической платформе демократов реформ. В октябре 1913 г. был подписан Закон Андервуда о тарифах (Underwood Tariff Act), согласно которому были значительно сокращены или вообще отменены пошлины на более ста ввозимых в страну товаров. Вслед за этим решением последовал пересмотр организационной структуры национальной банковской системы, которая стала в большей степени отвечать предпринимательским интересам. Были приняты законы, улучшавшие условия труда фермеров и отдельных категорий рабочих. Учитывая успех социалистов на выборах, Вильсон ввел в своем кабинете министров новый пост — министра труда — и назначил на него человека, рекомендованного Американской федерацией труда. Однако иллюзии в отношении более радикальной внутренней политики новой администрации быстро рассеялись: президент проводил реформы с большой осмотрительностью, стараясь придерживаться границ невидимого, но реального «порога допустимости» правительственной деятельности в рамках, определяемых интересами крупного капитала США.
В мае 1914 г. президент, озабоченный начинающейся депрессией в экономике страны, стал налаживать более тесные контакты с монополистической и финансовой элитой США. К концу 1914 г. Вильсон окончательно отказался от дальнейшего заигрывания с «прогрессистскими» элементами и решительно стал укреплять позиции своей партии в консервативных деловых кругах США. Президент говорил уже не о нецелесообразности, а о невозможности борьбы с трестами, поскольку «они необходимы, если современное общество предполагает успешно развиваться». В письме одному из бостонских банкиров он писал: «Конечно, я согласен с вами, что бизнесмены нашей страны в целом являются «честными, великодушными, патриотичными и человеколюбивыми», как и любая другая группа людей в нашей стране. Мы обосновываемся, и я думаю, что период подозрений и обвинений нами уже пройден». Убедив деловой мир в своей лояльности, к концу лета 1914 г. Вильсон провел через конгресс ряд законопроектов, предусматривавших, в частности, снижение тарифов на широкий круг импортных товаров, усовершенствование банковского дела и др. В 1913 г. по инициативе президента конгрессом был принят Закон о Федеральной резервной системе (Federal Reserve System Act), учредивший федеральное ведомство, которое стало выполнять функции Центрального банка США. В 1914 г. была создана Федеральная комиссия по торговле (Federal Trade Commission), которой передавалась функция контроля за соблюдением антитрестовского законодательства и предотвращения случаев нечестной конкуренции. В том же году был принят Антитрестовский закон Клейтона (Clayton Antitrust Act), который ограничивал концентрацию капитала и предусматривал наказание владельцев корпораций за нарушение ранее принятых антитрестовских законов. Начало Первой мировой войны, прервавшее нормальное функционирование национальной экономики, финансов и торговли, внесло серьезные коррективы в вильсоновский реформизм. К концу 1914 г. президент объявил о завершении программы «новой свободы». До конца первого президентства Вильсона Конгресс США принял лишь два закона, касавшихся социальной сферы, — о запрещении детского труда, который был, однако, объявлен Верховным судом США неконституционным, и о 8-часовом рабочем дне для железнодорожных служащих. С тех пор основное внимание администрации уделялось вопросам, связанным с войной на европейском континенте.
Внешняя политика Вильсона. Начало мировой войны. Свое отношение к мировой войне администрация Вильсона выразила уже в первые дни военных действий. Президент объявил, что страна будет оставаться нейтральной как де-юре, так и де-факто до конца военного конфликта. Политика «нейтралитета в помыслах и действиях» была избрана как наиболее адекватно отражавшая позицию монополистических кругов США, заинтересованных в «свободе рук» в условиях, когда другие империалистические державы оказались вовлеченными в ожесточенную борьбу между собой и были лишены возможности помешать дальнейшей политической и экономической экспансии американского капитала за рубежом. Вместе с тем американские политические и финансовые круги явно отдавали предпочтение державам Антанты. Помимо опасений потерять многомиллионные займы в случае поражения этих стран в войне против Германии Соединенные Штаты в гораздо большей степени опасались превращения Германии в ведущую военно-политическую державу на Европейском континенте. Ссылки на традиционную изоляционистскую политику США и нецелесообразность вмешательства в европейские дела были призваны скрыть истинные цели американского империализма. Они сводились к тому, чтобы дождаться неизбежного взаимного истощения воюющих между собой группировок и получить в результате реальную возможность не только влиять на исход военного конфликта, но и извлечь из него наибольшие политические и экономические выгоды. Но нейтралитет вместе с тем предусматривал воздержание правительства Соединенных Штатов от каких-либо решений или акций, которые могли рассматриваться как противоречащие статусу нейтральной державы.
Первое время Вильсон отказывался утверждать займы и кредиты любой из воюющих сторон. В связи с продолжавшими поступать запросами об отношении правительства США к возможным просьбам о предоставлении займов воюющим в Европе державам с согласия президента госсекретарь США У. Брайан 15 августа 1914 г. заявил: «Нет никаких оснований к тому, чтобы займы не предоставлялись правительствам нейтральных государств, но, по мнению правительства, любые займы со стороны американских банкиров иностранному государству, находящемуся в состоянии войны, противоречили бы истинному духу нейтралитета». Такое решение явно противоречило интересам финансовых кругов США, и об этом открыто говорили их представители в вильсоновском кабинете. «Наступает великое процветание, — писал министр финансов Макаду. — Оно будет во много раз сильнее, если мы сможем предоставить кредиты в разумных пределах нашим клиентам... Для поддержания нашего процветания мы должны его финансировать. В противном случае оно прекратится, а это будет гибельным для нас».
Новый госсекретарь США Роберт Лансинг, сменивший наивного и излишне щепетильного Брайана, объявил, что президент, по-прежнему настаивая на словах о необходимости сохранения полного нейтралитета, уже не возражал против государственного кредитования военных заказов союзников. «Строгий нейтралитет» сменился «строгим соблюдением законности». Такая политика соответствовала целям тех сил, которые стремились превратить европейскую войну в доходное для американских монополий дело. Осенью 1914 г. запрет на кредиты был официально снят, и уже к лету 1915 г. американская экономика, находившаяся в состоянии упадка, ощутила стимулирующее влияние военных заказов. Особенно благотворно военная конъюнктура сказалась на доходах металлургических компаний и компаний, производящих вооружение. Широкое внедрение в производственный процесс конвейерной линии (впервые примененной в 1913 г. на заводах Г. Форда) оказалось крайне своевременным. На протяжении первых двух с половиной лет «вооруженного нейтралитета» США оборот американской торговли с союзниками вырос в четыре раза. С прибылями промышленников росла, хотя и в меньших пропорциях, заработная плата занятых в этих отраслях рабочих. Рост поступающих из европейских стран заказов на продовольственные товары и товары военного назначения потребовал новых капиталовложений в экономику страны. Политическое и экономическое влияние крупного капитала на решения администрации Вильсона возрастало буквально с каждым месяцем войны. Благодаря выполнению военных заказов Соединенным Штатам удалось к апрелю 1917 г. в несколько раз сократить свой национальный долг европейским государствам.
В соответствии с принятым в июне 1916 г. Законом о национальной обороне (National Defense Act) была существенно увеличена численность регулярной армии США и предусмотрено создание сил Национальной гвардии численностью в 450 тыс. человек. Конгресс выделил дополнительно 0,5 млрд долл. на ускоренное строительство линкоров, крейсеров и подводных лодок, а спустя несколько месяцев был создан Совет национальной обороны с целью координации использования промышленных ресурсов страны в интересах национальной безопасности.
Европейская война не мешала США уделять пристальное внимание событиям, происходившим в зоне их особого интереса — Латинской Америке, тем более что появились явные признаки намерения Германии укрепить свое влияние в этом регионе мира, в частности в Мексике. В адрес латиноамериканских правительств неоднократно направлялись предупреждения о том, что правительство Соединенных Штатов не потерпит ни при каких обстоятельствах действий или решений, противоречащих национальным интересам страны. Завуалированные угрозы, содержавшиеся в дипломатических документах, стали подкрепляться конкретными шагами вильсоновской администрации. В 1914 г. правительство США решительно вмешалось в революционные события в Мексике, получив согласие конгресса на направление в эту страну вооруженных сил для обеспечения «полного признания прав и достоинства Соединенных Штатов». В 1915 г. американская морская пехота высадилась на острове Гаити, где за последние годы, по убеждению администрации Вильсона, опасно выросло влияние Англии и Франции. Осенью 1915 г. между США и Гаити был заключен договор, закрепивший американский протекторат над островом — американские вооруженные силы стали его полновластными хозяевами. В 1916 г. в Доминиканской Республике с помощью США был утвержден угодный Вашингтону военно-диктаторский режим; в том же году Соединенные Штаты договорились с правительством Дании о продаже им Виргинских островов за 25 млн долл.
Действуя в интересах национального монополистического капитала, правительство Вильсона не раз направляло военно-морскую пехоту с целью подавления движения за независимость в странах Латинской Америки. В период с 1900 по 1920 г. США осуществили военные интервенции в шесть стран Западного полушария. Применение физического насилия президент объяснял тем, что оно применяется Соединенными Штатами «во имя интересов человечества».
Источники.
Иванян Э.А.. История США. М., 2006.
«Конгресс имеет право чеканить монету, регулировать ее ценность и ценность иностранной монеты, устанавливать единицы мер и весов».
Конституция США, раздел 8, статья 1.
Читатель наверняка помнит по сюжетам «Чужих уроков», с какой легкостью время от времени принимаются в Соединенных Штатах исторические решения: «Закон о Федеральной системе», «Закон о Патриотизме» или, скажем, пакость меньшего масштаба — «Закон о безопасности и отчетности каждого порта», вонзивший исподтишка иголку в кощеево яйцо интернет-гэмблинга.
Легкость эта, конечно же, иллюзорна, ибо за ней скрывается колоссальная работа по подготовке благоприятных условий и манипулированию институтами власти, на первый взгляд, не поддающимися контролю. За несуразностью момента, выбранного для нанесения coup de mort, — «час Х» всегда приходится на канун больших праздников, первые дни нового президентского срока либо последние часы пребывания главы государства в офисе перед сложением полномочий, — скрываются месяцы, а зачастую и годы кропотливой «подводки» к нужному решению.
В «Саду расходящихся тропок» (см. «Бизнес-журнал» № 11'2005) мы рассказали читателю о событиях, непосредственно предшествовавших созданию Системы Федерального резерва, — таинственной поездке представителей банковской элиты на остров Джекилл и бурлескной комедии, разыгранной в Конгрессе демократами, утвердившими собственный — «оригинальный» — вариант «Закона о Федеральном резерве», слово в слово повторявший отвергнутый ими ранее с негодованием республиканский «план Олдриджа».
Описанная в прошлом номере финансовая многоходовка Фредрика Хайнце, вызвавшая Панику 1907 года, придала нашим представлениям об исторических горизонтах новое качество: оказалось, что эпохальные мероприятия вроде отъема финансового контроля у государства и его передачи в руки частной структуры, могут подготавливаться десятилетиями. Что ж, тем слаще дух победы и головокружительней результаты!
Заключительный сюжет саги подсказали критики конспирологических теорий, связанных с Федеральной резервной системой США, в частности, профессор из Чарлстона Эдвард Флаэрти, вступивший в полемику с Юстасом Маллинзом и Гари Ка, непримиримыми борцами за реставрацию конституционного права народа на контроль за национальными деньгами.
Критика доктора Флаэрти развивается в трех направлениях. Его основные постулаты:
Рассмотрим вкратце каждый из этих пунктов.
Согласно «списку Маллинза», контрольный пакет акций Федерального банка Нью-Йорка (63%) принадлежит пяти банкам (Citibank, Chase Manhatten, Chemical, National Bank of North America и Bank of New York) и трем трастам (Morgan Guaranty Trust, Manufacturers Hanover Trust и Bankers Trust Company), которые по большей части контролируются европейскими финансовыми структурами, в первую очередь домом Ротшильдов.
«Список Ка» еще прямолинейнее: исследователь называет восьмерку главных акционеров Федерального банка Нью-Йорка в лоб и поименно — лондонский и берлинский банки Ротшильдов, парижский банк братьев Лазар, итальянские банки Израэля Мозеса Зейфа, банки Варбургов в Амстердаме и Гамбурге, а также нью-йоркский квадрумвират — банк братьев Леман, банк Куна и Лёйба, Чейз-Манхэттен и Гольдман-Сакс.
Академическая наука в лице доктора Эдварда Флаэрти категорически отказывается принять списки Маллинза и Ка на том основании, что оба исследователя не в состоянии предоставить надежные источники информации. Почему не в состоянии? Потому, что «Федеральная резервная система не является публичной компанией и на нее не распространяются требования Комиссии по ценным бумагам и биржам по разглашению списка акционеров!» — победно восклицает доктор Флаэрти. Как следствие, информация об акционерах никогда не обнародовалась в печатных изданиях ФРС, ее бюллетенях и отчетах Конгрессу.
Тот факт, что финансовая система Америки находится в руках частной компании и подлинные имена акционеров хранятся в величайшей тайне от американского народа, доктора Флаэрти почему-то не смущает. Главное — нет доказательств причастности к контролю над ФРС ненавистных «старых денег» из Европы! Спорить не станем — логика замечательная, к тому же идеально соответствующая духу нашего времени.
Конспирологическую догадку о том, что Федеральный банк Нью-Йорка контролирует всю ФРС, Эдвард Флаэрти блестяще развеивает скрупулезным анализом структуры организации: оказывается, все 12 федеральных банков, входящих в Систему, обладают равными голосами, а контроль за принятием решений ФРС — sic! — осуществляют не банки, а Совет управляющих и Комитет по операциям на открытом рынке (FOMC)!
Оставляю читателям привилегию самостоятельной оценки меры альтруизма ФРС и глубины контроля «старых денег» над банками — членами Системы. Меня, например, в критике Флаэрти больше всего заинтересовала расстановка векторов влияния: не федеральные банки контролируют Резервную систему, а две структуры — Совет управляющих и FOMC. Рассмотрим эти организации.
Совет управляющих и Комитет по операциям на открытом рынке принимают решения по всем ключевым вопросам финансовой политики ФРС: определяют процентную ставку федеральных фондов, величину банковских резервов, объемы ежегодной денежной эмиссии, а также объемы торгов государственными долговыми обязательствами, осуществляемых федеральными банками. Совет управляющих состоит из семи членов, назначаемых президентом США и утверждаемых Сенатом. FOMC, помимо членов Совета управляющих, включает в себя еще президента Федерального банка Нью-Йорка (на постоянной основе) и четырех президентов региональных федеральных банков (по ротации).
Поскольку президент Соединенных Штатов Америки назначает 7 из 12 членов Совета управляющих, не нужно обладать мудростью Соломона, чтобы догадаться: именно он — ключевая фигура Федеральной резервной системы! Случайно или преднамеренно, но доктор Эдвард Флаэрти, развеивая аргументы классических конспирологов, подсказал слабое звено в цепи контроля над финансовым механизмом США. Выходит, «старым деньгам» даже не нужно бороться за акции Федерального банка Нью-Йорка: достаточно контролировать одного человека!
Насколько контроль над президентом эффективнее контроля над акционерным обществом, демонстрирует пример Вудро Вильсона, выбранного, кажется, специально для того, чтобы подмахнуть, не глядя, «Закон о Федеральной системе». «I have unwittingly ruined my country»2, — горестно вспоминал демократ о главном достижении своей жизни. То, что «ruined», можно не сомневаться, неуместно смотрится лишь слово «unwittingly» в устах руководителя государства, которому, по его личному признанию, нью-йоркские банкиры позволили самостоятельно назначить лишь одного члена (Томаса Джонса) из двенадцати в Совет управляющих ФРС первого созыва.
Как бы там ни было, вопрос самостоятельности института американского президентства выходит за рамки нашего обсуждения. Мы ограничимся тем, что проследим за развитием самой «президентской парадигмы», которая, как оказалось на поверку, не только распределяет роли в Федеральной резервной системе, но и отвечает за все самые значительные повороты в судьбе главного героя нашей истории — американского доллара.
На доведение финансовой революции 1913 года до логического конца ушло 20 лет. Половинчатость ситуации заключалась в том, что простой подмены государственных денег долговыми обязательствами частной компании (т. н. Federal Reserve Notes) оказалось явно недостаточно. Для получения абсолютного контроля над финансовой системой государства необходимо было изменить содержание самих денег, их внутреннее наполнение, смысл. До тех пор, пока бумажные деньги (банкноты) остаются мерой веса, а не самоценным товаром, даже контроль за эмиссией мало что меняет в распределении рычагов власти и влияния.
Читатель помнит, как колониальные сертификаты (скрипы), лишенные привязки к серебру и золоту, обеспечили колониям в XVIII веке блестящую победу над Британской империей. Не удивительно, что главной заботой Александра Гамильтона, исподволь возвращавшего мятежные территории под влияние метрополии с помощью своего First Bank of the United States, явилось восстановление золотой привязки американской валюты.
В 1792 году Конгресс законодательно закрепил доллар на уровне 24,75 грана золота, а в 1837-м повысил содержание благородного металла до 25,8 грана. На этой точке американская валюта продержалась без малого столетие — до 1933 года.
Дабы не вдаваться в тонкости теории, предлагаю читателю для облегчения восприятия материала вольную метафору: привязка денег к золоту и серебру обеспечивает приоритет экономических механизмов над политической волей субъектов истории. Освобождение от привязки к ценным металлам, эмиссия так называемых декретных денег (fiat money), дарует финансовую независимость от связующих внешних факторов, открывает дополнительное пространство для маневра, однако при этом привносит в экономику стойкий фактор волюнтаризма.
Таким образом, в рамках избранной нами метафорической модели на одном полюсе находится государственный контроль за национальной валютой, привязанной к ценным металлам, на другом — контроль частного капитала за деньгами, полностью отвязанными от Великих Уравнителей (золота и серебра). На первом полюсе — система национальных банков в том виде, в каком она сложилась в США на исходе XIX века, на втором — ФРС сегодняшнего образца.
«Закон о Федеральной системе» 1913 года передал контроль за деньгами частному капиталу, отобрав его у государства (Конгресса), однако сохранил привязку доллара к золоту. Довести дело до логического конца история доверила «Великому Колясочнику» — тридцать второму президенту Америки Франклину Делано Рузвельту.
0
0
