Известный социолог Питирим Сорокин в годы революции и гражданской войны неоднократно размышлял над проблемой кризиса российской государственности. В ряде статей, не пытаясь построить громоздких объяснительных моделей, он делился простыми наблюдениями и размышлениями о сути произошедших событий. По его мнению, крах Временного правительства стал закономерным событием, поскольку в обществе не оказалось тех институтов, которые смогли бы защитить демократическую власть. Оно распалось на ряд сегментов: классовых, сословных, национальных и т. п., которые не связывались между собой политическими, экономическими, культурными отношениями. В августе 1917 г. он сравнил Россию с «больным человеком»: «Куда ни ткни – везде разложение, чего ни коснись – всюду неблагополучно. Страна, как дряблый, изношенный организм, распадается на части, и чем дальше, тем сильнее[/i]» [1]. Ближайшие причины «болезни» связывались Сорокиным с ведением разорительной войны, поэтому падение царской власти выглядело для него «симптомом надежды», который сменился не оздоровленияем государственного механизма, а его «предсмертной агонией».
В такой оценке правительства не было больших различий между крупным ученым и «темным крестьянином». Сначала им казалось, что «и солнце стало светить ярче и дни стали милей[/i]» [2], а потом на смену надеждам постепенно приходило уныние. Во-первых, граждане свободной России не смогли объединиться перед лицом внешней угрозы. Во-вторых, сложно было даже выделить тот общественный класс, который смог бы стать источником национального возрождения. По словам Сорокина, быстро прогрессировала «гипертрофия классовых эгоизмов», в которой оказалось повинно все общество. Степень ответственности того или иного класса решалась современниками в зависимости от политических пристрастий, тесно переплетаясь с вопросом о выборе путей дальнейшего развития. К ноябрю 1917 г. процессы «разложения старого» завершились фактическим отсутствием единого политического, правового и экономического пространства. «И тыл, и фронт распались на части, ведущие между собою подлинную войну по всем правилам стратегии и со всеми ужасами военного состояния... Какое еще нужно доказательство морального разложения государства[/i]» [3]?
В историческом контексте закономерным выглядел приход к власти большевиков, положивших в основу социальной политики классовый принцип. Идея классовой борьбы предполагала не только размежевание общества, но и сплочение отдельных его слоев против общего врага, что, в свою очередь, могло обеспечить целостность «пролетарского государства». Опорой новой власти становились рабочие, беднейшее крестьянство и, с оговорками, средние слои города и деревни. В идеологии и политической практике того времени, а затем и в советской историографии, они обозначались как «трудящиеся массы». Им противостоял немногочисленный «класс эксплуататоров», который обладал правом собственности на средства производства. Следовательно, задача масс заключалась в том, чтобы исправить это «несправедливое положение» [4].
[img=left]http://actualhistory.ru/thumbs/zc=1;350x488;/app/var/pub/files/2154/0-06904634.jpg[/img]Социальную политику большевиков в годы революции и гражданской войны следует характеризовать как комплекс патерналистских и дискриминационных мер, проводимый с целью решающеего перераспределения материальных и духовных ресурсов, и в расчете на перспективу трансформации социальной структуры аграрно-индустриальной страны. Эта политика характеризовалась жесткой централизацией управления народным хозяйством, национализацией крупной, средней и частично мелкой промышленности, государственной хлебной монополией, запрещением частной торговли и свертыванием товарно-денежных отношений, уравнительностью в распределении продовольствия, натурализацией заработной платы и милитаризацией труда. Весь комплекс этих мероприятий был проведен в период так называемого «военного коммунизма» (1918–1921 гг.).
Объективными предпосылками для перехода к политике «военного коммунизма» были: нарастание темпов падения промышленного производства и вызванная этим неспособность города предложить что-либо деревне в обмен на сельскохозяйственную продукцию; развал финансовой системы; начало гражданской войны. Наряду с объективными факторами, существовали и субъективные предпосылки. Они были связаны с надеждами на скорую победу мировой революции и стремлением с помощью чрезвычайных мер сосредоточить максимум материальных ресурсов для того, чтобы выдержать временную «капиталистическую осаду». Чрезвычайные меры, продиктованные условиями военного времени, были восприняты не только большевиками, но и населением как начало «отмирания капитализма» и вызревание социально-экономических условий для рывка страны в социализм.
Современные ученые пытаются классифицировать социальную политику Октября (1917–1920 гг.), выделяя в ней 2 периода, где рубежным моментом могла выступить осень 1918 г. [5] Эта позиция обосновывается формальным началом «красного террора», когда власть от революционной фразеологии перешла к практике репрессий. Нельзя не отметить искусственность подобного «водораздела»: в эпоху нестабильности государственный патернализм был возможен лишь за счет дискриминационных мер по отношению к собственникам (он выступил обратной стороной «дискриминации»). Например, осенью 1918 г. из Москвы были выселены «буржуазно-паразитические элементы», что на первый взгляд выглядит исключительно как репрессивная мера. Однако, поскольку богачей здесь больше не осталось, то в столице не потребовалось и устанавливать особую категорию продовольственного пайка (патернализм по отношению к большинству населения).
В этой связи более целесообразна классификация направлений социальной политики через выделение ближайших и перспективных задач общественного развития. В рассматриваемый период советское правительство было вынуждено решать проблему ограниченных ресурсов, работая в то же время и на перспективу — над задачей перестройки социальной структуры, для окончательного решения которой потребовалась бы, как минимум, смена поколения (20–30 лет). Ближайшие цели власти, поэтому условно можно обозначить как «улучшение условий труда и быта трудящихся», или как реальное выравнивание уровня жизни всех социальных категорий. Выполнение этой задачи стало возможным посредством решения социальных вопросов (продовольственного, жилищного и т. п.), обеспечения нетрудоспособных категорий населения, страхования рабочих и служащих, повышения общего культурного уровня, стабилизации демографической ситуации и т. д. Проблема трансформации социальной структуры носила соподчиненный характер, хотя это и не означало, что она не могла решаться явочным, революционным порядком, например, «красным террором», а точнее – комплексом политических решений, направленных против классовых и идейных противников власти.
Первые три месяца деятельности советского правительства позволили очертить примерный круг вопросов, требовавших неотложного решения. Кроме того, в случае захвата власти, речь шла и об обосновании легитимности нового режима, поэтому первый период социальной политики Октября был обозначен как «время легитимации режима». В резолюциях и обращениях к населению, исходивших от Петросовета, Петроградского ВРК, II съезда Советов по поводу победы революции в числе актуальных проблем назывались: продолжавшаяся война, нерешенный аграрный вопрос, нарушение связей города и деревни [6]. Практически сразу особенное внимание правительства стало уделяться политике в отношении городского населения.
Постановление СНК «О расширении прав городских самоуправлений в продовольственном деле» (27 октября) и «Инструкция эмиссарам, посылаемым в провинцию» (не позднее 2 ноября) знаменовали начавшуюся централизацию продовольственного дела. Упразднялась система независимого от города снабжения (посредством интендантства, Красного креста и т. п.), существовавшие частные торговые и торгово-промышленные предприятия встраивались в единую организацию. Город получил право реквизировать помещения для открытия собственных лавок, а все население обязывалось в кратчайшие сроки создать домовые комитеты. Самоуправление получило даже «право вводить общую или частичную централизацию кухонного дела и о[/i]бязательную организацию приготовления горячей пищи только распоряжением или под контролем городского самоуправления с получением ее в общественных столовых или разноской по квартирам[/i]» [7].
Кроме того, самоуправления могли санкционировать обыски в целях обнаружения запасов продовольствия, а перечень предметов, подлежавших конфискации, не был исчерпывающим. Видимо, результаты первых обысков обнадежили центральную власть. Только этим можно объяснить популистский ход с отменой твердых цен на сахар (16 ноября). В «Инструкции эмиссарам» указывалось, «что раз крестьяне получили землю, то необходимо как можно больше усилить погрузку и ускорить доставку хлеба по городам[/i]» [8]. Увеличение хлебного пайка, происходившее отнесколько наивного расчета на сознательность крестьян, привело к тому, что продовольственный вопрос к концу 1917 г. вновь обострился. Неслучайно уже в январе была создана Чрезвычайная комиссия по продовольствию.
В «Декларации прав трудящегося и эксплуатируемого народа», принятой ВЦИК 3 января 1918 г., закреплялись первые шаги в борьбе с капиталом: введение рабочего контроля на предприятиях, создание ВСНХ, завершение национализации банков. Особо стоит отметить, что Декларация оперировала именно классовым принципом: в целях «уничтожения паразитических слоев общества» вводилась всеобщая трудовая повинность [9]. В связи с зимним периодом «незанятые производительным трудом» стали использоваться на очистке железнодорожных путей и улиц городов от снежных заносов. Кроме того, в обращении СНК к местным Советам «О применении постановления относительно реквизиции теплых вещей для солдат» (9 ноября) определялся имущественный ценз «паразитического элемента», основу которого составил размер квартплаты [10]. Национализация капиталов предполагала наступление не только на банковский и промышленный сектор, но и обобществление городских недвижимостей. С 18 декабря были запрещены сделки по ее купле-продаже, а также был выработан проект важнейшего декрета об отмене права частной собственности на городские земли и строения.
В рабочем вопросе подтверждалось право трудящихся на социальное обеспечение и страхование. Были увеличены пособия некоторым категориям пенсионеров, отдельные положения регулировали случаи безработицы, болезни. Кроме того, вышло новое положение «О биржах труда» (27 января). В целом, на первом этапе своей деятельности СНК продемонстрировал известную преемственность правительственного курса. Также как и Временное правительство, Совнарком предпринимал попытки урегулировать сферу охраны труда. Отдельно стоит отметить декрет «Об уничтожении сословий и гражданских чинов» (11 ноября) [11], провозгласивший равенство всех граждан вне зависимости от происхождения.
Таким образом, в период с октября 1917 г. по февраль 1918 г. в отношении городского населения правительство проводило курс, который имел своим источником: во-первых, нерешительность прежней власти, отложившей до Учредительного собрания вопрос об упразднении сословий. Во-вторых, откровенные просчеты Временного правительства в регулировании отношений города и деревни. В-третьих, меры, впервые предложенные буржуазными министрами еще летом 1917 г., в том числе: централизацию продовольственного дела, введение всеобщей трудовой повинности, национализацию капиталов.
Следующий этап социальной политики условно можно обозначить как начальный период борьбы с внутренней и внешней контрреволюцией, голодом (пер. пол. 1918 г.). Основание для выделения его верхней границы дает немецкое наступление, предпринятое в феврале, что заставило Совнарком выступить с обращением к населению («Социалистическое отечество в опасности»!). В нем признавалось, что мировая революция отодвинулась на неопределенную перспективу, поскольку рабочий класс других стран еще не обладал достаточной силой для того, чтобы свергнуть господствовавшие классы. Следовательно, еще более неопределенной стала перспектива «всеобщего демократического мира». Поэтому «все силы и средства страны целиком предоставляются на дело революционной обороны[/i]» [12]. Похожие обращения и предписания последовали в связи с высадкой японского десанта во Владивостоке и после начала мятежа белочехов. Республика признала себя «крепостью», оказавшейся в агрессивном окружении империалистических держав. Был выдвинут лозунг борьбы с международным капиталом, а также с его «классовыми пособниками» внутри страны.
[img=right]http://actualhistory.ru/thumbs/zc=1;300x444;/app/var/pub/files/2154/hlebpauk.jpg[/img]Оказавшись в дипломатической изоляции, в условиях потери традиционных хлебородных и промышленных областей, прогрессировавшего сокращения ресурсов, власть предприняла ряд вынужденных шагов. Во-первых, подтверждалась государственная хлебная монополия. Для того чтобы эта мера носила справедливый характер, предполагалось урегулировать внутренний рынок. Государство гарантировало, что в обмен на хлеб и другое продовольствие деревня получит промышленные товары [13]. В случае если правительственных гарантий оказалось бы недостаточно, был предложен и комплекс репрессивных методов. В декретах ВЦИК и СНК от 13 и 27 мая, помимо положений о чрезвычайном режиме заготовок, в качестве силовой меры предлагались продовольственные отряды, составленные из городских рабочих и советских служащих. Речь шла о начале «крестового похода» за хлебом: «…упорству жадных деревенских кулаков-богатеев должен быть положен конец. Продовольственная практика предшествующих лет показала, что срыв твердых цен на хлеб и отказ от хлебной монополии, облегчив возможность пиршества для кучки наших капиталистов, сделал бы хлеб совершенно недоступным для многомиллионной массы трудящихся и подверг бы их неминуемой голодной смерти. На насилия владельцев хлеба над голодающей беднотой ответом должно быть насилие над буржуазией. Ни один пуд хлеба не должен оставаться на руках держателей, за исключением количества, необходимого для обсеменения их полей и на продовольствие[/i] их семей до нового урожая[/i]» [14].
Организациям и частным лицам строго запрещалось проводить самостоятельные заготовительные операции (одна из мер профилактики мешочничества). Единственное исключение делалось для кооперативных организаций, посредством которых рабочим гарантировался дополнительный источник снабжения [15]. Правительство призвало население сохранять спокойствие, не допускать панических настроений. В ряде обращений подчеркивалось, что угроза голода может быть отведена только централизацией продовольственного дела. Самостоятельные закупки признавались принципиально недопустимыми, поскольку тогда состоятельные классы населения оказались бы в выигрышном положении по сравнению с бедняками. Для того чтобы поддержать безработных, местными Советами создавались специальные «фонды помощи» [16]. Кроме того, в политической практике все большую популярность набирала идея государственной помощи нетрудоспособным категориям населения.
К числу вынужденных шагов следует отнести и перенос столицы из Петрограда в Москву (16 марта). План ее эвакуации начал разрабатываться еще Временным правительством. По его подсчетам, в результате этой меры около миллиона рабочих и служащих должны были оставить Петроград. Часть из них отправилась в Москву (вслед за правительственными учреждениями, промышленными предприятиями). Перенос стал одной из ближайших причин обострения жилищного вопроса и создания Московской центральной жилищной комиссии. Городские недвижимые имущества подлежали строгому учету и распределению, а в качестве вероятных мер решения уже предлагались максимальное уплотнение квартир и выселение из города буржуазно-паразитических элементов [17]. Острота этой проблемы позже потребовала в крупных городах отмены права наследования (27 апреля) и ограничения права дарения (20 мая). Начальный период борьбы с контрреволюцией и голодом завершился созывом и работой V съезда Советов, на котором был принят Основной закон РСФСР (10 июля). Конституция провозгласила труд обязанностью каждого гражданина [18]. Специальные резолюции съезда были посвящены борьбе с голодом и контрреволюцией, взаимосвязанным вопросам, от решения которых зависела судьба Октябрьской революции. Все более очевидной становилась мысль, что отстаивать ее завоевания придется с оружием в руках.
Новым этапом в социальной политике Октября стала вторая половина 1918 г. Его выделение основано на том что именно в это время советское правительство начинает на практике примененять классовый принцип, закрепленный в Конституции РСФСР и Кодексе законов о труде (не позднее 9 декабря). В этих документах подчеркивалось что главным регулятором общественной жизни отныне станвоится принцип «кто не работает – тот не ест». В декрете СНК «О трудовых книжках для нетрудящихся» (5 октября) приводился исчерпывающий перечень тех занятий, которые считались «паразитическими». Большая часть из них была связана с «капиталистической эксплуатацией», соответственно, «паразитами» признавались:
В условиях мобилизационной экономики некоторые из этих занятий были ограничены еще Временным правительством, например, посредством запрета свободной торговли. В этом отношении введение всеобщей трудовой повинности носило закономерный характер: при разрушении хозяйственных связей затруднительной становилась любая экономическая деятельность. Как правило, рантье, предприниматели и т. п. стали направляться на работу, не требовавшую специальных навыков (например, на уборку улиц). Эта мера, с одной стороны, предоставила в руки новой власти мощный аргумент идеологического характера. С другой стороны, если предположить, что часть накопленных буржуазией до революции материальных ценностей была укрыта от обысков и реквизиций и надежно спрятана в качестве «подкожного жира», все равно с течением времени она неминуемо должны была истощиться, и оплачиваемые общественные работы стали бы «спасательным кругом» для большой группы безработных: от профессоров университетов до бывших жандармов.
[img]http://actualhistory.ru/thumbs/zc=1;750x553;/app/var/pub/files/2154/izyatie.jpg[/img]
Правительство не стало дожидаться того момента, когда припрятанные ценности. были бы истрачены Путем прямых, косвенных, чрезвычайных налогов оно ускорило этот процесс. Перераспределение материальных средств позволило поддержать трудящиеся массы и продолжить гражданскую войну. Оно происходило посредством насилия, отмены права собственности, свободы передвижения, нарушения принципов состязательного судопроизводства и т. п. Однако помимо совокупности репрессивных мер, в законодательстве гарантировалось, что «бывшие господствующие классы» (наравне с трудящимися) обладают состоянием гражданства. Например, в декрете «О призыве в тыловое ополчение лиц, не подлежащих призыву в Красную Армию» [20] (20 июля) признавалось, что все граждане вне зависимости от своих прежних занятий в состоянии «принести пользу Социалистическому отечеству» [21].
0
0
